Она читает их имена в газетах и смотрит на их неузнаваемые лица в новостях. По ее подсчетам, она обучала четырех убийц, шестерых насильников и девятерых вооруженных грабителей. Она не собирается проводить мониторинг, но, как бы то ни было, их становится больше. Трое из ее мальчиков и девочек убиты, включая одну девчушку, которую муж сжег живьем. Она помнит ее длинную косичку, завязанную пластмассовыми шариками. Все это ужасно, и не раз, видя на доске с полицейскими сводками фотографию монстра с пустыми глазами и вспоминая худого мальчугана с шершавыми локтями, она испытывала жгучее желание уйти из школы, ибо самое неприятное как раз то, что она ничего не может с этим поделать. Каждый идет по своему жизненному пути, и она ничего не знает об этом. Если они приходят к ней сердитые и удрученные, ругаясь бранными словами, то их родители обычно такие же. Если они доведены до отчаяния, чувствуют себя опустошенными, то наверняка и родители несчастны. Обычно она понимает, в каком направлении они двигаются, но ничего не может с этим поделать. Иногда она пыталась, но это все равно что дуть на кирпичный дом.
Они выходят из ее класса, никогда не оглядываясь назад. Они исчезают.
Но Робби… Для нее это лишено смысла, хотя она все же пытается представить, каким он был в школе. Он без конца болтал. Она это помнит. Бедняга, у него был такой громкий голос, он просто не умел говорить тихо, и, когда другие дети шептались, она всякий раз ловила его. Он был стеснительным, но не доставлял ей проблем с дисциплиной. Она размышляет о коренастом мальчике, который чересчур громко смеялся над шутками других детей, и каждый раз, когда она просила его замолчать, говорил: «Да, мэм». Пожалуй, он был дисциплинированным. Нет, не то. Просто старался угодить. Результат один и тот же, но побуждения разные.
Она чувствует тот момент, когда он нагоняет ее, – от него веет теплом и немного пахнет луком.
– Зачем нам надо спешить? – тихо спрашивает она, вспоминая, как он предлагал свою помощь с доской объявлений.
Но ей не вспомнить ни одного разговора с ним.
– Марк, – отвечает он. – Он придет.
– Он твой друг?
– Да.
– Если он твой друг, – осторожно говорит она, – почему ты не скажешь ему, чтобы он не стрелял в нас?
Она смотрит вперед, а не на него, и он отвечает не сразу. Они проходят под раскидистым дубом, рядом с которым указатель со стрелками, надписи на которых невозможно прочитать в темноте, но она знает, что они идут по указателю «ВЫХОД ИЗ ЗООПАРКА».
– У него собственные идеи, – наконец говорит он, а потом поднимает винтовку.
Она готова закричать, чтобы предупредить попутчиков, но он высоко поднимает оружие и палит по верхушкам деревьев. Ей кажется, у нее сейчас лопнут барабанные перепонки. Она трогает уши – нет ли там крови.
При этом он вопит, но она почти не слышит его голоса.
– Идите так, чтобы я вас видел! – выкрикивает он, и она понимает, что Кайлин и женщина с мальчиком пропали за поворотом дорожки.
Теперь они замерли как статуи.
– Не останавливайтесь! – кричит рассерженный Робби. – Нельзя останавливаться. Но будьте поблизости.
Его винтовка вновь опущена к земле. Кайлин и женщина с мальчиком трогаются с места, но при это часто оглядываются. Она по-прежнему чувствует пульсацию в больном колене.
– Ты же велел им идти быстро, – говорит она.
Он не отвечает. Она пугается, увидев, что он протягивает к ней руку, но он лишь достаточно бережно подталкивает ее вперед за локоть. Робби не сделает ей больно.
– Мы все пойдем быстро, – говорит он.
Очевидно, он хочет, чтобы она замолчала, но она обнаруживает, что ее не очень волнует, чего он хочет. Теперь она не так уж боится того, что он может с ней сделать: смерть не так сильно страшит ее, как раньше. Вполне логично было бы, если бы она сейчас представляла себе небеса с золотыми улицами или грезила о трогательном воссоединении с родителями, которых она с радостью увидит вновь в любом обличье – телесном, духовном или ангельском. Но она не думает ни о чем подобном.
Всю жизнь ей внушали, что на свете есть Бог. Это, конечно, правда. Она старалась напомнить себе об этом. Она разговаривала с Ним. Но она не думала о Боге в тот момент, когда ей в спину врезался край столешницы и она глядела в черную дыру винтовочного ствола. Она думала о том, что ее взрослая дочь очень ясно дала ей понять, что особо не нуждается в Маргарет, что ее родители умерли, а бывший муж женился на более молодой и полной женщине и у нее не осталось никаких обязанностей. Она не стремится умереть, но мысль об этом не пугает ее.
Прихрамывая, она идет дальше.
– Ты убил сегодня кого-нибудь? – спрашивает она.
Он пожимает плечами. Более ребяческий ответ трудно себе представить.
– Хочешь сказать, не знаешь?
Он вновь пожимает плечами. Чем дольше она с ним общается, тем яснее узнает третьеклассника.
– Сожалеешь об этом?
Он подныривает под ветку дерева.
– Нет, мэм.
«Тогда почему, – хочется ей спросить, – ты не убил меня? Если для тебя это так легко?»
Они почти спустились с холма и проходят под резной деревянной аркой с надписью «АФРИКАНСКИЕ ТРОПЫ». Теперь они окончательно расстались с Африкой. Он по-прежнему придерживает ее за локоть. Для человека, которого она помнит болтливым, он говорит не так уж много. Может быть, его изменил порок. Может быть, третьеклассника уже не существует.
Кайлин с женщиной снова исчезают за поворотом дорожки, но на этот раз он на них не кричит. Они с Робби остались вдвоем, и она уже не надеется его разговорить, но тут он начинает.
– Знаете, как вскрывают волдырь? – Робби слегка сдавливает ее локоть. – Вот на что это похоже. Разве не приятно бывает выдавливать всякие штуки? Вроде прыщей, и волдырей, и всяких штук, которые набухают, а их быть не должно. В тебе сидит что-то такое, и оно хочет вскрыть их. Может, тогда ты что-то поймешь. Потому что воображаешь, что ты такой крепкий, но малейшая царапина – и мы превращаемся в гной и инфекцию. Наверное, мы это понимаем. Мы все выдумываем. Знаете, о чем я? Все вещи, которые мы считаем такими важными, ничего не значат. Нет ничего реального. И может быть, лучше просто вскрыть волдырь. Вы когда-нибудь думали об этом? Что, может, лучше позволить себе исчезнуть? Потому что иначе мы просто разбухшие волдыри, из которых капает гной и кровь, а мы считаем себя чертовыми единорогами – извините меня, – единорогами, феями или чем-то в этом роде, словно мы прекрасные и волшебные существа, а мы просто мешки с дерьмом.
Он шумно дышит то ли от того, что он смущен своим монологом, то ли от недостатка кислорода. Маргарет спотыкается о неровность асфальта, едва не подвернув лодыжку.
Она думает и думает, но подходящий ответ не приходит ей в голову. Маргарет не хочется поддерживать разговор о людях, как о мешках, наполненных гноем. Она крутит на запястье браслет от Кейт Спейд, который купила на распродаже за двадцать долларов.
