Если Линкольн заметит светящийся огонек – а он такой любопытный, – пошевелится ли он? А если к нему подползет какой-то жук и он отпрянет? Или он вообразит, что услышал ее голос? Она слабеет, ее одолевает страх, и она ускоряет шаг. Она вспоминает о мусорном баке, прочном и надежном. Вспоминает, каким удобным ребенком был ее сын: хорошо ел, быстро засыпал. Однако время от времени он начинал без умолку плакать, и она не могла успокоить его. Она вспоминает, как на нее накатывало дикое раздражение и она на миг воображала: что, если я закрою его в кладовке и оставлю там? Что, если мать того младенца испытывала это в тысячу раз острее – ужас, изнеможение и злость – и в минуту слабости оставила ребенка и убежала? Разве Джоан не в состоянии это понять?
Нет. Не в состоянии.
Но что, если тогда бандиты подошли к ней близко, как и сейчас? Что, если та, другая мать спрятала ребенка и попыталась увести убийц от него? Что, если так? Джоан представляет себе бегущую женщину с пустыми руками и развевающимися волосами.
Она была несправедлива к той женщине.
Под ногами на земле что-то мягкое. Листья, труха и сосновые иглы, но потом она наступает ногой в сандалии на что-то другое, что-то такое, от чего у нее перехватывает дыхание. Что-то мягкое и материальное – безошибочное ощущение плоти и мышц. Она отскакивает назад, но потом догадывается: что бы это ни было, оно слишком мало для человека. Вглядываясь в землю, она видит в полумраке треугольник крыла и круглую головку.
Птица. Мертвая птица.
Как-то они взяли в библиотеке книгу о древних греках и их спорте. Линкольн рассказал ей, что в те времена в хоккей играли мертвой птицей, и, когда команда забивала гол, птица оживала и улетала.
Линкольн. Она заставляет себя двигаться дальше.
Она слышит китайские колокольчики.
Однажды, когда дядя вез ее на машине за город, она обнаружила, что поворотник выпевает мелодию, в точности подходящую к скороговорке, которую она только что выучила, – ехал Грека через реку, ехал Грека через реку, и было настолько ясно, что поворотник выпевает именно эти слова. И вот теперь китайские колокольчики вызванивают имя Линкольна, как и шуршащие у нее под ногами листья, – Лин-кольн, Лин-кольн, Лин-кольн.
У нее получилось. Теперь бандиты далеко от Линкольна. Однако она не подумала вот о чем: как она сможет избавиться от них? Нельзя приводить их обратно к Линкольну. И она даже не уверена, что они по-прежнему преследуют ее. По сути дела, она их больше не слышит, возможно, из-за шума собственных шагов и тяжелого дыхания. Она останавливается.
Ничего. Ничего, кроме шелеста листьев и звона китайских колокольчиков.
Она останавливается ненадолго. Возможно, мужчины отстали, а возможно, по-прежнему выслеживают ее. Как бы то ни было, она уже слишком долго вдали от сына. Ей надо пробираться к нему. Если она заметит следы их присутствия, то может изменить маршрут.
Трудно строить планы, пробираясь между деревьями и сквозь заросли ежевики. Трудно ориентироваться. Какую тропинку выбрать? Все деревья одинаковые. Но вот, касаясь плечом чешуйчатой коры огромной сосны, она слышит журчание ручья. Она заблудилась и не знает, какая тропа ведет к внешнему забору, а какая назад, к Линкольну, но уверена, что ручей направит ее в нужную сторону. Шум воды поможет замаскировать ее шаги, а увидев того висящего паука, она поймет, что сын где-то рядом.
В этой части леса темнота более полная. Джоан больше не различает землю и замедляет шаг, потому что боится подвернуть ногу.
До нее доходит, что она не чувствует руку от плеча до кисти. Может быть, это должно ее беспокоить, но в данный момент это настоящее благословение. Она все так же следует за шумом воды, и в темноте едва не попадает ногой в ручей. Скользя по листьям, она скашивает глаза на воду – углубление в лесной почве. Будь у нее обе ноги в порядке, она легко могла бы перепрыгнуть через этот ручей.
Хотя ручей узкий, у него крутой берег в несколько футов высотой. К тому же она не знает, какая у него глубина. Это мерцающая чернота. Ей показалось, она видит маленький мостик чуть дальше ниже или выше по течению. Она не представляет, кому мог бы здесь понадобиться мостик, но это путь к Линкольну. И опять же, надо ли ей перебираться через ручей? Линкольн на этом берегу ручья или на противоположном? Злясь на себя, она трет лоб, ведь ей нужно сосредоточиться, проявить смекалку…
Она вновь слышит в лесу шаги, хотя была уверена, что они потеряли ее след. Она слышит, как они подходят, и вновь вспоминает отца, вспоминает, как он огромными ручищами откручивал голубям головы.
Линкольн, Линкольн, Линкольн. Их ноги, шурша листьями, тоже выпевают его имя.
И тогда она видит две шагающие тени. Они ближе, чем она предполагала. Ей некогда высматривать Робби Монтгомери. И она припадает к земле.
Скоро их сапоги раздавят ее, как ту птичку. Положив ладони плашмя на землю, она отталкивается от земли и катится по берегу ручья, стараясь, чтобы сначала в воду вошли ноги.
Потом без звука уходит под воду.
От холода у нее перехватывает дыхание, и она зажмуривает глаза, чтобы не потерять контактные линзы, а иначе она ничего не увидит. Потом проводит рукой по глазам, моргает и открывает их. Упираясь ногами в дно, она наконец может сориентироваться. Если бы она стояла в полный рост, вода доходила бы ей до колен, но она распростерта почти горизонтально, почти полностью погрузилась в воду. Ей не видно того, что находится за откосом берега ручья. Ее скрывают темные тени. Она погружает руки в воду и, касаясь мягкого дна ручья, начинает перебирать руками, как тюлень, двигаясь вперед.
Она думает: если бы ее заметили, то уже были бы выстрелы.
Холодная вода обострила все ее ощущения. Она чувствует каждый отпечаток, который оставляет на дне ручья, каждый камешек, придавленный коленом, каждый фонтанчик воды на щеке, чувствует, что с каждым движением приближается к мосту. И еще она думает: если не умрет, то будет считать себя очень умной. Она сможет вот так добраться до Линкольна – вплавь, не издавая ни звука. Надо лишь, чтобы бандиты прошли мимо, и тогда она сможет пойти вниз по течению на поиски Линкольна.
Она добирается до моста за несколько секунд, затем переворачивается на спину и забивается в нишу под мостом. Головой она касается деревянных досок. Ей все так же холодно, и она обнимает руками колени. Руку ее задевают мягкие плети – речные водоросли? Ей не нравится, что она не видит того, что под водой, но это означает, что те люди тоже ничего не видят.
Кроме журчания воды, других звуков не слышно. Она пригибается ниже. В воде теплее, чем на воздухе. Мостик имеет арочный свод, и она выглядывает в полукруглый зазор между деревянным настилом и водой.
Вот они идут. На берегу ручья показались две пары ног. Выше их коленей она не видит ничего, все заслоняет мостик. Одна пара ног перепрыгивает через ручей – длинный, легкий прыжок, сначала приземляется одна нога, потом другая. Она рада, что человек либо не заметил мост, либо решил, что ему мост ни к чему. Она ждет, когда прыгнет вторая пара ног, но эти ноги не двигаются.
