Невозможно описать словами чувства, разрывающие ей грудь. Она готова кричать, драться и царапаться. Но ей надо держаться.
Она снова видит светящегося паука, теперь лишь смутные его очертания за деревьями. Она еще раз оглядывает то, что уже попадалось на ее пути: бесполезную гирлянду белых фонариков и заросли засохшей глицинии. Она подходит к широкому кусту глицинии, в котором мог бы спрятаться Линкольн. Слева от нее все тот же ведьмин котел, но на этот раз она замечает то, что не увидела в первый раз.
Она резко останавливается.
Котел изогнут таким образом, что под ним может что-то находиться. Таким образом, что он мог зацепиться за маленькую лодыжку или ступню.
Я черепаха, я черепаха, я черепаха.
Она вспоминает, как он прятался под диваном, высовывая оттуда голову.
Не успев еще приподнять котел, она знает, что права, знает, что шла по тонкой ниточке, протянувшейся от нее к нему. Между ними протянуты миллионы этих ниточек, и эти ниточки говорят ей, когда он голоден или когда заплачет. Они говорят ей, что ему понравится идея использовать маршмэллоу для ботинок крошечного астронавта. Иногда ниточки перекручиваются. В конце концов они подсказали ей, что он останется под кустом. Но это идеальная нить – мягкая и теплая, как шерсть Сарджа, и серебристая, как шлем Тора, и эта нить приведет ее к нему.
Одной рукой она приподнимает дешевый пластиковый котел и видит сына, свернувшегося в позе эмбриона. Такую позу она помнит с детства, когда детей обучали защите от торнадо. Линкольн прижал руки к голове и не поднимает глаз.
Она отбрасывает котел в сторону и опускается на колени:
– Линкольн?
– Мамочка, – с улыбкой глядя на нее, произносит он.
И снова тело не слушается ее. Она не может даже протянуть к нему руку, но вот он зашевелился, и у нее появляются силы. Она подхватывает его под руки и по листьям тащит к себе. Он прижимается к ней, такой теплый, такой плотный и тяжелый.
От его прикосновения боль, разрывающая ей грудь, испаряется. Она гладит сына, и он говорит довольно спокойно, но лицо у него мокрое.
– Знаешь, кем я был? – шепчет он ей в ухо.
Сначала она не в состоянии ничего сказать и сглатывает.
– Черепахой, – говорит она.
– Да! – в восторге шепчет он, запуская руки в ее волосы. – Почему ты такая мокрая?
Он вынимает руки из ее мокрых волос. Она ловит его ладошку в свои и обнимает сына. И хотя она промерзла до костей, она никогда не испытывала подобного облегчения.
– Я упала в ручей, – говорит она.
– А-а. Что это за шум? Винтовки? Опять винтовки?
Она почти перестала слышать стрельбу.
– Здесь полиция, – шепчет она. – Почему ты не отвечал мне, когда я тебя звала?
– Я тебя не слышал. Я исчез.
Она с трудом встает на ноги и берет его за руку, потому что не уверена, что сможет его поднять. Им надо вернуться ко входу в зоопарк. Наверное, то, что происходило здесь, закончилось.
– Он в порядке? – подходя к ним сзади и тяжело дыша, спрашивает Кайлин.
– Да, – отвечает Джоан и делает шаг вперед. – С ним все хорошо. Пойдем.
Девушка идет с ней рядом, и Джоан замечает листья у нее в волосах.
– Что случилось? – спрашивает Кайлин.
Джоан не знает, почему девушка спрашивает, но потом замечает, что опять стоит на коленях, потому что ощущает прикосновение влажной земли.
Ей больно.
Она слышала, как люди говорят, что не чувствуют, что их подстрелили. Кто это сказал? Какой-то реальный человек или вымышленный? Теперь она это чувствует. Это напоминает ей тот случай, когда в детстве отец нечаянно придавил ей руку дверью – он не знал, что она идет за ним. Боль была такой огромной, что Джоан не поняла, когда она началась.
Кайлин хватает ее за руку и тянет. Джоан смотрит вниз: кровь, обильно текущая из ее ноги, скопилась на земле в виде лужицы.
Кайлин перестает тянуть ее.
– Ой! – вскрикивает девушка. Ее лицо совсем рядом, и пальцы такие нежные. – Ой!
Джоан дотрагивается до своего бока, и бок у нее тоже мокрый, и она не может заставить ноги двигаться. Но она по-прежнему слышит в лесу какие-то шаги, не очень далеко, и не знает, прекратилась ли в самом деле стрельба.
Оставаться здесь небезопасно.
– Возьми его, – кивая на Линкольна, говорит она Кайлин. – Идите обратно к вольерам. Отсидитесь где-нибудь до прихода полицейских.
Ей нравится эта картина. Не призрачные полицейские в лесу, а сплошная надежная стена мужчин и женщин в форме, но без оружия. Они скажут ее сыну, что все позади. Они присмотрят за ним. Они разыщут миссис Пауэлл и позаботятся о ее колене. Они проверят каждый уголок, каждую щель и каждый мусорный бак. Они достанут ребенка и найдут мать, и, конечно, мать и ребенок снова будут вместе. Разумеется, все должно закончиться именно так.
Линкольн обеими руками держится за нее.
– Нет, – качая головой и широко раскрыв глаза, говорит он. – Нет.
– Иди, – просит она, слегка подталкивая его вперед.
Но потом, не в силах сдержаться, опять притягивает его к себе. Не может отпустить его, сначала не обняв. Она стоит на одном колене, другая нога вытянута сзади. Она обвивает сына руками, прижимаясь лицом к его виску и вдыхая его запах, всегда разный и то же время одинаковый, а сейчас от него как будто пахнет хлебом. Она изо всех сил старается каждой клеточкой тела запомнить всё: его пальцы у себя в волосах, мягкую кожу его скулы, слово «мамочка», – чтобы эти ощущения остались с ней навсегда.
– Ты мой мальчик. Иди с Кайлин. – Нет, понимает она, это несправедливо. Ему нужно больше. Надо, чтобы он понял. – Мне придется подождать здесь, детка. Какое-то время. Пока не придут врачи.
Он плачет.
Она заставляет себя отпустить пальцы сына, отпустить его целиком, хотя сделать это очень трудно.
– Я хочу остаться с тобой, – говорит он.
Кайлин берет его за руку, сплетая свои пальцы с его пальчиками. Он идет с ней, дрожащим голосом произнося «ладно». В голове у Джоан туман. На долгое мгновение она теряет нить происходящего, а потом ее глаза вновь открываются.
Фонарики, протянутые между деревьями, теперь кажутся ей очень красивыми. Она не понимает, почему не видела этого раньше. Это длинные гирлянды белых фонариков, напоминающих жемчужины или маленькие луны, а на расстоянии виден ярко-оранжевый шар, и где-то вспыхивают красные и белые фонари, отражаясь от деревьев.
Она по-прежнему стоит на коленях. Нет, лежит на животе. Скоро она встанет, но пока смотрит, как Линкольн бежит, держась за руку Кайлин. Он бежит быстрее, чем она ожидала, своим обычным неуклюжим скоком, который ей нравится: забрасывая ступни вбок. Он бежит не по прямой, и каждая часть его тела – плечи, ноги, кисти и локти – двигается во всех направлениях. С точки зрения аэродинамики телосложение ее мальчика не идеально.
