— Зарса говорит, что мои сыновья здесь. В Тегеране!
— Она так и сказала? Но я думала, что тебе суждено с ними встретиться в Америке.
— Я тоже так думал. И она говорит, что они какое-то время в Америке жили. Но сейчас они здесь, и она мне сказала, что может меня к ним отвести!
— Когда?
— Как только я ее обращу.
Ощущение было, как будто мне разрубили грудь и обдали сердце ледяной водой.
— Она хочет… хочет стать вампиром?
— Да.
Кирилай у меня на руке загорелся. Но я и без него знала, что Вайль решительно шагает к катастрофе. И никто из нас, из тех, кому он дорог, не избежит осколков, когда эта бомба рванет.
— А сколько времени занимает такой процесс?
— Чем дольше, тем лучше. В идеале — год. Но при должных приготовлениях сможем управиться за неделю.
— Ты ее уже… ты уже брал у нее кровь?
— Пока нет.
— А!
Вдруг Вайль будто меня заметил.
— Ты не кажешься довольной. Я думал, ты за меня порадуешься.
— Ну, конечно же! Для тебя же главное — найти твоих мальчиков, и я именно этого для тебя хочу. Чтобы только никто при этом не пострадал.
— Я ее не обижу.
— До того, как ее убьешь, или после?
— Она сама об этом попросила! — загремел он.
Еще один верный признак, что Вайль уже сошел с рельсов. Он так редко повышает голос, что я сейчас подскочила на стуле. Не просто рассердившись, но и не давая себе труда это скрыть, я спросила:
— С каких это пор Ясновидица требует такой огромной платы за такую легкую службу?
Вайль вскочил на ноги:
— Ты не понимаешь! Эта встреча для меня значит все! Я тоже встала, жалея, что недостаточно высока и смотреть приходится снизу.
— Именно поэтому ты совершенно не в себе! Ты думаешь, если бы твои дети были в Иране, Кассандра бы тебе не сказала?
— Толку от твоей Кассандры! Ты посмотри на нее — она даже «крота» не в силах найти!
И гробовое молчание — мы оба одновременно сообразили, что она не могла не слышать. Вайль вышел из дома и так хлопнул дверью, что стеклянные филенки разбились в боковых панелях. На звон стекла появился в дверях Бергман.
— Я возьму веник, — сказал он, направляясь в кухню.
— Не трогай, — сказала я ему вслед. — Он сам разбил, так может, черт возьми, сам и прибрать.
И я пошла за Бергманом, думая: «Так все хорошо шло, что меня дипломатом надо было бы сделать. Потом дать назначение в какую-нибудь горячую точку, не знаю, в Иран какой-нибудь — и у меня, может быть, получится взорвать весь мир!»
— Я не буду за него извиняться, — сказала я, входя в комнату, где Кассандра вытирала слезы салфеткой. — То, что он о тебе сказал, — мерзость. — Я поймала ее взгляд. — Ты же знаешь, что от горя можно рехнуться?
Она кивнула, улыбнулась мне криво. Я села на табурет — он заскрипел, когда я на него опустилась. Я уж если изменила вес за последние недели, так в сторону уменьшения — всегда забываю обедать. Но этот скрип мне напомнил, что сегодня я осталась без утренней пробежки, и буду без нее все время, пока мы здесь. Как тут женщины, черт побери, форму держат?
Какое-то время я рассматривала собственные руки с переплетенными пальцами, будто они молили об ответе.
— Ты когда-нибудь Вайля таким видела? — спросил наконец Бергман.
Я покачала головой.
— Но я его всего год знаю. По вампирскому счету это как две секунды. — Кассандра с отсутствующим видом погладила «Энкиклиос», и я спросила ее: — Когда к Ясновидицам приходят с такой просьбой, как у Вайля, обычная плата какова?
— У разных по-разному. Для сестер моей гильдии обычно это приношение для «Энкиклиоса».
— То есть какая-нибудь легенда или быль?
— Не любая. Только такая, которая добавляет нам знаний о мире и о созданиях, его населяющих.
— Значит, у ваших сестер есть еще и другая работа?
— Да. Мы когда-то со временем выяснили, что использовать Зрение для личной выгоды — отличный способ его утратить. И поэтому нам нужно очень внимательно смотреть, кому на пользу наши видения и почему.
— Вы слышали, что хочет Зарса за свои видения? — Бергман и Кассандра кивнули одновременно. — И как тебе это? И вообще, она действительно Видит?
Кассандра пожала плечами:
— Не могу сказать, пока ее не коснусь. А поскольку я встретила Дэвида, это вряд ли поможет.
Я решила сменить тему.
— Познакомилась сегодня с одним человеком… ну да, не человеком. Какой-то другой, он меня выслеживал. Его зовут Аша Васта, и он говорит, что он — аманха зейя. Знает по имени меня и Вайля и знает про Рауля. Честно говоря, единственная причина, по которой я его отпустила — он сказал, что мы снова встретимся. — Я вздохнула. — Он одержим Зарсой, а я вряд ли смогу допустить, чтобы Вайль летел к катастрофе, очертя голову. Так что мы, наверное, еще не раз в ближайшие дни напоремся друг на друга в темноте, пока будем пытаться сообразить, как помешать их идиотскому плану.
И вдруг я ощутила сильный и беспричинный приступ злости на родного отца. Это по его вине дали мне это чертово назначение. Не он бы, так я бы и вообще не знала, что способна выслеживать своего схверамина. А ну, натяни вожжи, Бешеный Конь! Это не значит «выслеживать». Это скорее следовать за ним и следить, чтобы он ни с собой, ни с кем-нибудь другим — со мной, например, — не сотворил ничего непоправимого.
А ты уверена? — снова заговорила внутренняя стерва, требуя полной правды, хочу я смотреть ей в глаза или нет. Наклонившись над баром, показывая такой вырез, что туда розовый куст можно засунуть, она сказала: — Не обманывай себя, лапонька. Мысль о том, как эти прекрасные клыки вонзятся ей в шею, как его губы коснутся ее бархатистой кожи, сводит тебя сума. А от мысли, что он ее обратит, привяжет к себе навсегда, тебе выть хочется. Это, деточка, нерасторжимая кровная связь. А тебе останется вот это вшивое колечко да пара сеансов того, что в сексе назвали бы перепихоном.
— В общем, — быстро сказала я Кассандре, — сделай мне одолжение и выясни, что это за аманха зейя такая. А я пока что должна найти (а не выследить!) Вайля.
Глава пятнадцатая
В другой жизни, а может, и в другом мире, из Вайля вышел бы блестящий учитель. Для него недостаточно знать. Чем дольше мы с ним вместе, тем больше я понимаю, что это сильнее его: он должен делиться тем, чему научился. А так как обычно под рукой только я, то мне и достается это благо, хочу я того или нет. Часто бывает, что нет.
Однажды он решил, что мои застольные манеры несколько, ну, скажем, недостаточно аппетитны.
