Иногда лучшей частью моего дня было присутствие на встрече в ООН, посвященной проблемам голода или образования для девочек. Но по большей части лучший момент в моем дне наступал сразу после того, как я выливала 26 одинаковых порций антисептического лосьона для рук в самые крохотные на свете ладошки и бегом вела детей в класс после перерыва на посещение туалета. Мы включали музыку и танцевали. Звуки голоса Джастина Бибера заполняли комнату. Хор детских голосов, подпевающих «Детка, детка, детка», с легкостью стал саундтреком моей жизни.
* * *
– Мы будем делать сэндвич, – сказала маленькая девочка, принеся ведерко, полное пластиковых формочек самых разных цветов. Она носила ярко-зеленые очки в толстой оправе. Ее глазенки под линзами выпучивались, как у жука. Она была самой маленькой в классе, зато ее грубоватым смехом было пересыпано все, что она говорила и к чему прикасалась.
Она погрузила в ведерко пухлые смуглые ладошки и начала доставать формочки. Красные овальные. Голубые шестиугольные. Круглые зеленые.
– У нас есть сы-ыр, – приговаривала она, протягивая мне квадратик, который, как мы решили, понарошку будет светло-голубым американским сыром. Потом желтую треугольную ветчину. Прямоугольную зеленую курицу оттенка весенней травы.
– Спасибо! – восклицала я с каждым новым слоем, который она выкладывала на мой «сэндвич». В чаше из моих ладоней лежал колоссальный сэндвич, переливавшийся всеми красками всех мыслимых геометрических форм. Она заливисто хохотала всякий раз, как я произносила это слово и делала вид, что с жадностью поедаю все это великолепие.
– Спасибо! Спасибо! Спасибо!
Она заливалась смехом, и я чувствовала, как он вонзается в разные части моего тела и души, точно шрапнель.
Именно в эти простые моменты, которые не требуют внимания и не выставляют себя напоказ, мне хотелось уметь искренне произнести это слово: Спасибо. Спасибо. Спасибо. Спасибо. Я хотела в него верить. Я хотела быть благодарной. Я хотела помнить, что у меня есть те блага, которые мне следовало бы пересчитывать почаще.
Я считала их. Это помогало мне чувствовать себя ближе к Селии и к спискам, которые мы писали и передавали друг другу туда-сюда на клочках бумаги в колледже и оставляли в почтовых ящиках. Мы называли эти списки «тридцатью причинами», и они стали нашей традицией.
Когда одна из нас принималась жаловаться или выпадал неудачный день, другая, как правило, отвечала: «Составь список… возьми листок бумаги и составь список тридцати причин быть благодарной. Не останавливайся на тридцати, если их больше». И сразу же в ответ начинала пригоршнями литься благодарность. Мы составляли список за списком, отгоняя мерзкое ощущение, что блага, которые у нас есть, могут быть недостаточно хороши. Этих благ было полным-полно. И простой список мог нам это продемонстрировать.
Сидя на веранде после завершения дневных трудов, я пересчитывала свои блага в красном дневнике, который отправлялся почтой к Селии, стараясь просто фокусироваться на всем хорошем, что меня окружало.
1. Я жива и здорова.
2. Кофе «Моти» за 60 центов.
3. Моя веранда.
4. Желтые ленточки (только что мимо прошла девочка с такой лентой в волосах).
5. Симпатичные парикмахеры…
Я считала, и это был мой способ освободиться от тревоги. Я считала, чтобы убедить себя, что одиночество нереально, что контакт есть и что нет ничего страшного в том, что у тебя маленькие руки и ты понятия не имеешь, что с ними делать.
Примерочные
В середине сентября я встретилась с Джессикой, подругой по колледжу. Мы получили дипломы в один год. Теперь она жила в Бруклине и работала в театральной компании. Она предложила пойти на футбольный матч в Фордемском университете, расположенном всего в миле от дома, где я жила. Наша альма-матер в те выходные играла против местных «Рэмз», и было более чем вероятно, что там окажется кто-нибудь из знакомых.
– Это глупо, что я по нему скучаю? – спросила я.
– По колледжу?
– Ага. У меня все время такое чувство, что мы вернемся туда, или что-то в этом роде, – пояснила я.
Мы посмотрели только полтайма, а потом решили, что уйдем с игры и погуляем по кампусу. Воздух в тот день дышал свежестью. Сентябрь несет с собой аромат новизны, от которого у меня такое чувство, будто мне подарили бесплатный ремонт.
Интересно, подумала я, у Селии такое же ощущение, как у меня? Словно колледж со мной расстался. Словно я была кем-то, пока не перестала чувствовать себя кем-то. Полагаю, в этом смысле все расставания похожи друг на друга: либо живешь в прошлом, состоящем из старых толстовок и вопросов, на которые не можешь найти ответ, – либо отказываешься определять себя тем, что уже переросла.
Мы добрались до библиотеки Фордема. Поднялись по лестнице на второй этаж и двинулись к большим стеклянным окнам, выходящим на кампус.
– Ты думала, что так все будет? – спросила она, когда мы плюхнулись в два мягких кресла лицом к окну. Я болтала ногами, перекинув их через подлокотник.
Я сразу же знала ответ: нет. Было такое ощущение, будто всю мою жизнь периодически ставят на паузу. В то время как другие мои друзья где-то там получали зарплаты и начинали пробивать бреши в броне своих студенческих кредитов, мне казалось, будто я играю в ролевую игру посреди Бронкса.
– И да, и нет, – ответила я ей. – Я имею в виду, не то чтобы я на самом деле думала, что перееду в Нью-Йорк и все будет идеально. Так же как я на самом деле не рассчитывала, мол, вот приеду сюда и тут же встречу свою любовь в кофейне или еще что-то в этом роде.
– Я читала твой пост в блоге, – сообщила она.
– Мой пост?
– Тот, где ты писала о встрече со своей любовью в кофейне.
Я почти забыла, что все то время, когда я получала первые впечатления от Нью-Йорка, люди следили за этим путешествием на своих компьютерных мониторах.
Я начала писать в блог девять месяцев назад, на последнем курсе колледжа. Я считала себя очень умной, когда создала этот блог и назвала его фразой «Так просто». Он был рожден двадцатилетней версией меня, которая думала, что на все в этой жизни можно повязать большой белый бант. Это была моя главная сегодняшняя претензия к той девчонке, которая завела этот блог. Я думала, что, если бы было возможно, я усадила бы за стол более юную свою версию и спросила ее: «Ну, девчонка, че за дела? С чего ты такая счастливая? Почему все должно заканчиваться так поэтично?»
Вероятно, она просто пожала бы плечами и дала мне очень простой ответ: «Потому что ты не позволяешь мне углубляться. Ты не позволяешь мне писать ничего, кроме красивых историй, от которых у читателей ощущение, будто они чапают по блевотине единорога, держа в руках корзиночки с капкейками».
И она была бы права. Я привыкла редактировать. Я отлично умела фильтровать. И только опубликовав рассказ о своих отношениях с отцом, я поняла истину: жизнь не так уж и проста.
