Это была благодать. Все это – мальчик, поезд метро. Дремота. Дыхание. Усталость. Опустошенность. Измотанность долгим днем. И то, что не хотелось ничего – только закрыть глаза и слушать тихое клик-клик-клик вагонов поезда. Не вздыхать. Не толкаться. Не пытаться в этот момент быть никем другим.
Благодать – это когда позволяешь чему-то еще, чему-то намного большему, чем ты, везти тебя домой. Это когда тебе не нужно и не хочется быть нигде больше, только в моменте, который принимает тебя такой, какая ты есть.
* * *
Я продолжала посылать письма на адрес HolderofYourHand@gmail.com, и благодать лилась рекой. Она давала о себе знать – как итальянская бабушка, которая знает по именам всех своих внуков, всех этих Алессандро, и Антонио, и Вито, разбросанных по всему алфавиту. Я так и представляла себе Благодать. С морщинистыми руками, которые некогда яростно сжимали белье при стирке. Она по нескольку раз целовала каждого, прежде чем уйти с вечеринки. Она хранила немало секретов – секретных блюд и секретных соусов, нацарапанных на клочках бумаги, обсыпанных мукой и остатками старых специй. Благодать была той, кто сядет с тобой после захода солнца и будет тихонько согласно «угукать» на все, что ты ей рассказываешь, на все слова, которые, спотыкаясь, будут вываливаться из тебя. Пока ты не достигнешь такой точки в разговоре, когда осознаешь, что ты в безопасности и можешь рассказать абсолютно обо всем, и она не встанет, не уйдет и не бросит тебя в одиночестве.
Вот такого рода благодать изливалась на меня. Благодать с нехитрыми столовыми приборами. Благодать, которая всегда подвинет тебе стул и будет рада видеть твое усталое лицо среди гостей за ужином. Не знаю, почему я представляла себе Благодать точь-в-точь как персонажа из книги рассказов о колдунье Ноне с ее волшебными кастрюлями с пастой. Она берет тебя за руку, говоря: «Малышка, ты не заставишь меня считать тебя менее желанной. Я умею только желать больше. Я умею только желать тебя больше».
Благодать была повсюду. Я видела ее во всем. Но я признаю́, что должна была сделать тот первый шаг сама. Я должна была сделать что-то такое, чего долго не делала, сидя и варясь в своей собственной печали, слезах и жалкой жалости к себе; я должна была поднять взгляд. Это то единственное, что изменилось внутри меня. Это было как мост, через который я перешла. Во-первых, я решила смотреть вверх. Во-вторых – обращать внимание. Может быть, и легче переключаться на другие вещи или продолжать гипнотизировать взглядом телефон, но на самом деле нужно обращать внимание на то, что происходит повсюду вокруг тебя. Иначе ты ее не увидишь.
Ты упустишь Благодать и все чудеса, которые она дарит. Ты не посмотришь достаточно пристально на бизнесмена, шуршащего газетой «Нью-Йорк Пост», чтобы заметить, что у него из-под костюмных брюк видны носки в желто-голубую тонкую полосочку. Ты не увидишь необычайно тонко нарисованные арбузики на ногтях девушки, которая лихорадочно набирает сообщения, пока едет в метро. Роспись настолько тонкую, что видны крохотные семечки зрелого арбуза, танцующие на ее кутикуле.
Ты не увидишь мужчину напротив, сжимающего руки так, будто его терзает тревога. А если ты его не увидишь, то и не помолишься за него. И хотя ты можешь думать, что на твои молитвы никто не отвечает, любая молитва – это шанс выскользнуть из собственного хаоса, чтобы попросить: пусть кто-то другой будет ошеломлен маленькой благодатью и радостью в этот день.
Если не обращать внимания, то упустишь этот короткий миг, когда поезд выныривает из-под земли перед стадионом «Янки», где можно увидеть начало самых изумительных закатов. Не заметишь, как солнечный свет ложится покрывалами на верхушки зданий. Желто-золотые покрывала. В тот же миг в твоем телефоне оживут все службы, и все сообщения, которые накопились за время пути по мертвым зонам, высветятся на экране. Но не смотри на них – смотри лучше на закат. Сообщения никуда не денутся, а ты увидишь то, о чем часто говорят люди старшего возраста, жалея, что в молодости не замечали этого чаще.
Она
Когда-то я много думала о рае. На что он похож? Как он пахнет? Долго он представлялся мне похожим на фильм «Титаник». Я смотрела его много раз и была убеждена, что всем нам предстоит этот момент на гигантской лестнице. Самая последняя сцена, когда Роза входит и стоит у подножия лестницы. Джек оборачивается – и выглядит точь-в-точь как тот Джек, в которого она влюбилась так давно, – и на его лице написана тысяча самых разных чувств: «Ты здесь. Ты наконец здесь. Я ждал тебя».
Мне эта сцена очень-очень долго казалась раем. Заметь, мне тогда было одиннадцать лет, и я хотела попасть в рай только потому, что там меня будет ждать Джек Доусон. Я думала, что, наверное, в этот момент на лестнице появится Бог и заберет меня в Свой огромный частный кинотеатр. Мы с Ним сядем, Он откинет спинку своего кресла и скажет что-то вроде: «Ну, как тебе эта поездка? Понравилась?»
Я надеялась, что смогу сообщить Ему добрые вести о людях, с которыми познакомилась, и о делах, которыми занималась. Это странное чувство иногда появляется у меня до сих пор – что я хочу вызвать у Бога чувство гордости. Я представляла себе, как Он держит большой райский пульт управления и указывает им на экран перед нами.
«Погляди-ка, – говорит Он. – Пора тебе узнать, какое воздействие – большое и малое – ты оказала тем, что была там и была человеком». Может быть, сделав большой глоток малинового коктейля и зачерпнув горсть масляного попкорна, Он скажет: «Твоя жизнь служила целям, которые ты даже не могла себе представить».
* * *
Я не знаю, что на самом деле происходит на небесах, есть ли в раю огромная лестница или кинотеатр, в котором можно увидеть все, на что ты повлияла, в своего рода приключенческом фильме типа «Столкновения». Зато я точно знаю, что именно так устроены наши истории: отпечатки, которые мы оставляем на ладонях других, обладают способностью переходить из рук в руки. Малейшие наши поступки, о которых мы забываем, могут помочь кому-то выжить и выстоять. Я перестала сомневаться в таком воздействии, потому что вера в него – вера в чудеса среди грязи повседневности – дает тебе ощущение цели.
И если там все-таки есть кинотеатр и Бог как экскурсовод по залам воспоминаний других людей, то я знаю, что Он, вероятно, уже коснулся женщины по имени Элен Берр. Он назвал ей мое имя и рассказал ей все о том дне, когда я ее встретила.
* * *
Это было во вторник. ООН организовала неделю памяти Холокоста, чтобы почтить память женщин, лишившихся жизни или боровшихся за нее из последних сил в 1933–1945 гг. На весь февраль главное фойе было превращено в мемориал жертв и выживших.
Ради этого дня я убрала все дела из своего расписания. Я торопилась увидеть преображение зала. Когда я приехала, там стояла тишина. Слышны были только шаги посетителей. Я стояла у главного входа и впитывала в себя тишину, пройдя под имитацией арки ворот Аушвица, на которой было написано Arbeit Macht Frei – «Труд делает свободным». Интересно, кто были люди, строившие ее? Люди, которые выбивали на камне эти переплетающиеся буквы. Знали ли они, сколько несчастных прогонят через эти ворота и сколько из них больше отсюда не выйдет?
