– Но потом это заставило меня задуматься о себе, – продолжала я. – И о моем поколении. О том, что у нас есть все эти прекрасные инструменты социальных сетей, которые мы могли бы использовать для таких благих целей, а вместо этого используем их для нытья, жалоб и пустого сотрясения воздуха. А что, если это – наше наследие? Я имею в виду, для тех из нас, кто вообще не живет вне экрана, – что, если именно такими нас и запомнят?
– Тогда я только спасибо скажу, что я не такая, – ответила мама. Я рассчитывала, что она добавит что-нибудь еще, но она молчала. Моя мама никогда не покупалась на соблазны социальных сетей. И поэтому, похоже, не заметила, когда социальные сети подняли руки и объявили миру: «Мы перестали быть социальными. Вы превратили нас в мельтешащее слайд-шоу из лучших моментов жизни других людей. Вы начали жить через нас. Мы не подпускаем вас друг к другу. Ну, и чего вы хотите теперь?»
Думаю, именно это делают в наши дни социальные сети. Считается, что они нас сближают, но я думаю, что мы слишком рассеянны и невнимательны, чтобы заметить, что они отрывают нас от единственного, что имеет значение, – друг от друга. И от того, как отчаянно нам нужно заботиться друг о друге.
Спустя неделю все, что мама сказала мне в том телефонном разговоре, обрело смысл, когда я стояла у стенки в зале во время ужина-сюрприза в честь ее шестидесятилетия. Мне разрешили по такому случаю съездить домой. Мои тетки закатили вечеринку в подвальном зале одной из городских католических церквей. Мы подвесили к потолку звезды. По всему помещению были разбросаны старые фотографии в рамках из «Икеи». Школьный фотоальбом матери стоял в центре одного из столов как доказательство того, что она когда-то была ребенком. Большим ребенком. Был приглашен диджей. Это была кульминация всего, что моя мама считает жизнью: вечеринки, танцпола и пляжа.
Стены церкви прогибались под напором толпы и веселья. Ко мне то и дело подходили люди, чтобы сказать, как они любят мою маму. Мне хотелось ответить каждому: «Я знаю. Она – это всё. Она всегда была всем. Я понимаю, почему вы ее так любите». Остаток вечера я наблюдала, как мама скользящей походкой движется по залу. Пусть это был ее шестидесятый день рождения, но она притягивала к себе взгляды так, будто ей было двадцать два.
Ближе к середине вечера она вышла в центр зала, чтобы сделать объявление.
– На днях я ездила к врачу по поводу боли в груди, – призналась она сотне с лишним присутствующих, словно поверяя интимный секрет. – К счастью, оказалось, что это всего лишь рефлюкс. Но я ехала в машине и паниковала: «Всем ли я сказала, как люблю их? Знают ли они, как я к ним отношусь?»
Ее взгляд обежал комнату, задерживаясь на лицах коллег, сестер, лучших подруг и племянников.
– Но сейчас вы здесь. Все вы сегодня здесь. И мне представился шанс.
Я смотрела, как моя мама превращает свой праздник в торжество в честь других людей. Она уже стала той, кем хотела стать в этом мире; полагаю, после этого все, что еще необходимо сделать, – это сказать самое важное: «спасибо», «я люблю вас», «я верю в вас и надеюсь, что у меня всегда найдется время, чтобы вам об этом сказать».
Возможно, моя мама никогда об этом не узнает, но я стояла в конце зала, покачиваясь на высоких каблуках и желая быть кем-то другим, – таким человеком, который осознает, что́ у него есть, когда у него это есть. Таким человеком, который действительно видит окружающих его людей. Тем, кто по-настоящему присутствует в великих моментах и не откажется от них ни за что на свете. Я хотела стать им. По меньшей мере, я была готова стать тем человеком, которым всегда знала меня мама.
Теперь ты готова
За неделю до поездки домой на мамин юбилей я бродила по рядам «Таргета», пытаясь найти для нее подарок. Даритель подарков из меня никакой. Сколько раз приближался в календаре день ее рождения – столько раз она падала жертвой моих ужасных подарков. Как-то я нарисовала для нее 60-страничный комикс о гипотетической ситуации, в которой все члены моей семьи становятся участниками реалити-шоу «Последний герой», и о том, что происходило бы (или не происходило), если бы нам пришлось голосовать друг за друга на острове. В этом комиксе наша семнадцатая собака (у нас было много собак, которые погибали таинственной смертью, – очень много…) в конечном итоге становится победительницей игры. Можно сказать, что это мило, – и так бы оно и было, не будь мне уже шестнадцать лет.
Я долго слонялась по магазину, но ни одна кофеварка, летняя шляпка или какой-нибудь другой нормальный подарок не выпрыгнул на меня из ряда с криком: «Возьми меня сейчас же!» Я не знала, чем можно одарить женщину, которая на полном серьезе говорит, что у нее уже есть все, что ей нужно.
Стоя посреди отдела канцелярских принадлежностей, я заметила пластиковый контейнер, полный открыток. В упаковке была одна сотня, все – ярких оттенков желтого, золотистого, пурпурного и зеленого цветов. Идея возникла мгновенно.
После всех тех лет, что она писала мне письма, присылала посылки и прятала записки в чемоданы, я напишу ей в ответ. Напишу за все те разы, когда мне следовало поблагодарить ее или уделить ей больше внимания, когда она хотела, чтобы я прочла отрывок из Писания, который вызвал у нее сердечный отклик. Когда она останавливала меня посреди кухни и спрашивала, не помолюсь ли я с ней. Таких моментов было немного. Но мне больно признаться, что я ей отказывала. «Да это как-то странно, – говорила я. – Молитва – это дело личное, для одного человека». Я не говорила ей эти неуклюжие слова: «Я буду скучать по тебе; я уже по тебе скучаю», – но сейчас я их напишу.
В тот вечер я села на пол в молитвенной комнате общественного центра, прихватив канцелярские принадлежности, золотой маркер, моток ленты и коробку. Я писала ей письма, одно за другим. Заклеивала каждый конверт и помечала на его лицевой стороне особую причину, по которой это письмо должно быть вскрыто в конкретный день. Вскрой меня, когда немного собьешься с пути. Вскрой меня, когда глаза будут на мокром месте. Вскрой меня, когда тебе потребуется напоминание о том, что нужно следовать своим мечтам (пожалуй, это была моя любимая открытка – ярко-оранжевого цвета).
Я писала ей, что не забыла те вечера, когда приезжала на каникулы домой из колледжа и мы с ней ходили гулять. Это случалось поздно вечером. Было так жарко, что по возвращении домой приходилось окунаться в бассейн. Я не забыла те вечера, когда только уличные фонари и цикады слышали нас и когда она сказала мне, что до сих пор мечтает поехать в детский приют в Южной Америке. Это всегда было ее мечтой, той, которую она отложила на дальнюю полку до тех пор, пока мы все не вырастем. Я написала ей, что мы уже выросли. Теперь она может ехать, если захочет. Я знала, что ей не нужно мое разрешение, но порой для людей многое значит, когда ты освобождаешь их своим словом.
На конверте с последней открыткой я написала: Вскрой меня, когда я вернусь домой навсегда. Не уверена, что я или мама предчувствовали, насколько скоро это письмо станет актуальным. Мы обе не представляли, что всего полтора месяца спустя она его вскроет.
