* * *
– Так чем же ты хочешь заниматься? Когда все это кончится – чем ты хочешь заниматься?
Это говорила Либби. Она приехала из Италии и сидела напротив меня в нижнем этаже иммиграционного центра. Был поздний вечер. Она пробыла в Италии всего несколько коротких месяцев, но за это время под завязку нагрузилась жизнью и капучино. Капучино было много. Она посвятила целый блог одному капучино и в канун Рождества устроила живую трансляцию о походе по капучино-барам из Италии. Если тебе никогда не приходилось слышать о такой традиции, то это потому, что ее придумала Либби. Итальянская традиция – выставить на рождественский стол семь перемен рыбных блюд, а поскольку у Либби не было рыбы на семь блюд, она решила вместо этого побаловать себя семью капучино – по всему городу.
– Ну и на каком ты сейчас капучино, номер три или номер четыре? – спросила моя мама Либби, шагающую на компьютерном экране по итальянским улицам в красном колпачке а-ля Санта.
– Мам, она тебя не слышит, – сказала я ей. – Но, кажется, номер четыре… у нее лицо покраснело. Как бы она не грохнулась в обморок.
– Попей воды! – крикнула мама в экран. Как ни удивительно, Либби таки осилила все семь капучино. И вернулась в Штаты полтора месяца спустя.
– Ну, – ответила я, – у меня еще есть несколько месяцев до окончания этого года. Так что, думаю, пока слишком рано искать что-то.
– Но если этого не считать… серьезно, чем ты хочешь заниматься?
– Я хотела бы работать примерно в таком месте. – Я повернулась к компьютеру и набрала в поисковике адрес некоммерческой организации со штаб-квартирой в Коннектикуте. – Мне очень нравится то, что они делают. И я думаю, это будет сильно отличаться от той работы, которую я выполняю сейчас. Может быть, у них в здании даже будут окна.
Я кликнула по разделу сайта, озаглавленному «работа», как делала уже несколько раз за последний месяц, и прокрутила описания вакансий.
– Хоть я и не могу подать заявление, я все время возвращаюсь сюда с мыслью: а вдруг что-нибудь подвернется. Но для всего этого требуется опыт, которого у меня нет. Погоди-ка… – я примолкла. – А вот этой вчера еще не было!
Я развернула компьютер экраном к Либби, и мы вместе стали читать описание вакансии помощника руководителя по коммуникации. Она была опубликована в последние 24 часа. Эта работа была начальным уровнем невысокой должности для человека с несколькими годами опыта. Претенденту предстояло влиться в пиар-команду одной из крупнейших некоммерческих организаций для нуждающихся детей во всем мире. Его задачей была помощь в написании информационных сообщений, выступления перед прессой и помощь в разработке идей для творческих медиакампаний.
– Это… – Либби не находила слов. – Это же ты, Ханна! Они списали это описание с тебя!
– Но я не могу подать заявление. Я не смогу приступить к работе еще несколько месяцев.
– Ты должна подать заявление. Несмотря ни на что.
Я подала заявление. Я получила приглашение на первичное собеседование с рекрутером и стала ждать следующих событий.
* * *
Недели шли, а я не получала никаких известий об этой работе. Рекрутер время от времени связывался со мной, сообщая, что они сталкиваются с различными препятствиями, но я остаюсь в списке кандидатов. Я начала ходить в одну церковь вместе с девушкой, с которой познакомилась через Тэмми. Здание церкви располагалось в самой гуще увеселительных заведений Челси. Мне нравилось там, потому что она была не похожа ни на что из того, что я видела прежде. Музыка была очень хороша. Освещение – приглушенное. Идеи – важные.
Как-то раз вечером, когда мы должны были идти в церковь, полил дождь. Я предложила отменить поход. Ливень не прекращался весь день, такой ливень, от которого хочется найти в Библии место, где Бог дает обещание Ною никогда больше не вызывать подобную бурю. «Правда, Бог? Правда?» В такой вечер наверняка можно увидеть, как какой-то мужчина с маниакальным видом загоняет в ковчег слонов и тигров, гоня их, пара за парой, по пирсу в Челси.
В этот вечер мы с той девушкой, войдя в пустой холл, поняли, что опоздали. На минутку заглянули в алтарную часть и постояли в задних рядах, а потом поднялись на хоры. Богослужение уже началось. Я очень любила этот момент. Было нечто волнующее в том, как все воздевали руки к потолку, словно пытаясь что-то достать с небес.
Думаю, я ходила в ту церковь, потому что она помогала мне почувствовать себя не такой безумной и одинокой. Не в жизни, а в Боге. В поиске способа уютно угнездиться среди этих трех букв. Вероятно, так же, как слишком многие двадцатилетние на церковных скамьях, я росла с возможностью выбора. А чем больше вариантов выбора ты получаешь, тем труднее полностью посвятить себя чему-то одному. Всегда боишься сделать неверный выбор и что-то упустить. Я предпочту бесплатные пробы и сравню продукты и модели, прежде чем вкладываться в товар. В некоторых вещах я делаю выбор, а в других не делаю вообще. Но пробираться через набитое битком помещение и знать, что эти люди пришли сюда, чтобы сделать выбор в пользу Бога, – это было для меня непостижимо. Такого рода преданность была выше моего понимания.
Мы проскользнули на сиденья на хорах и начали стаскивать с себя слои мокрой одежды – шарфы и куртки, с которых капало. Не успела я скинуть с себя куртку, как на сцене внизу появилась девушка. Один-единственный прожектор изливал на нее свет. Она была в платье. Волосы кудряшками. И вдруг, без предупреждения, она заговорила в микрофон, который держала в сложенных ладонях.
Я никогда прежде не слышала ничего подобного. Слова нанизывались с такой убежденностью! Она произносила их наизусть и придала им ритм. Гораздо позже я узнала – из вирусных видео, – что это называлось «произносимым словом». Что автор создает стихотворение, а потом читает его вслух. И с помощью тона, рассчитанных движений и многозначительных пауз стихотворение обретает плоть и устремляется к тебе со всей мощью, облаченное в доспехи хорошей дикции и прочной аллитерации, и ты застываешь на месте, пораженная представлением.
Я не могла глаз оторвать от этой девушки. Там, на хорах, я торговалась с Богом. Прошу тебя, Бог! Ты так мощно ее используешь! Ты так ярко сияешь сквозь нее! Мне хотелось бы, чтобы Ты использовал так и меня. Ее руки проносились в воздухе, точно рубя цепи. Мои мольбы продолжались: Мне не нужна еще одна книга правил. Пожалуйста, только не еще одни отношения, полные кодексов. Я просто хочу этого, что бы это ни было. Ты используешь ее, и это разбивает мне сердце.
Я хотела быть таким светом.
Девушка рассказывала своими стихами историю. Она вела за собой толпу хипстеров, сидевших на скамьях, описывая то, что назвала «автокатастрофой в своей душе». Она рисовала пространство внутри себя, и я, закрывая глаза, видела обломки. Место происшествия, обнесенное желтой лентой. Туманную ночь. Холод, который поселяется в костях. Копов, обступивших место аварии, капли дождя, испаряющиеся с мостовой. Она сказала, что это было скрытое пространство внутри нее, о котором она никогда не хотела говорить. Именно там она хранила все свои травмы, словно можно держать все уродство запертым в сундуке, который стоит в твоей груди. Она пыталась делать вид, что его там нет, но это было то место внутри нее, куда больше всего хотел войти Бог. Он хотел осветить Своей божественной вспышкой весь хаос, а она ему не позволяла. Она слишком стыдилась этого места, того места внутри себя, в котором она, как ей казалось, разочаровала Бога.
