Что ж, какова бы ни была подоплека его поступка, я осталась довольна. Тем более что повод продемонстрировать гарнитур представится совсем скоро.
Нехотя отложив шкатулку, я отправилась в ванную.
ГЛАВА 7
Завтрак подали на той чудной террасе с видом на сад. Погода действительно изменилась, стало куда прохладнее, чем вчера, но накинутая на плечи теплая шаль и горячий тай в конце трапезы вполне это компенсировали. И именно тай, как ни странно, оказал мне услугу. Точнее, то состояние задумчивого покоя, которое помогла приобрести чуть горьковатая жидкость с едва уловимым ароматом миндаля — местный повар отчего-то больше других любил заваривать вишню именно с листиками.
Мне вспомнился вчерашний рассказ Ирвина о его погибшем друге. В тот момент я была сосредоточена скорее на моральном состоянии мужа, нежели деталях этой истории, но сейчас кое-что всплыло в памяти. Вернон — так звали мужчину. Но хотя имя и не было редким, я вспомнила, что слышала его совсем недавно. Вернее, видела.
Отставив кружку и поблагодарив маячившую неподалеку служанку, я поспешила наверх, чтобы удостовериться в своих предположениях. И уже через несколько минут действительно убедилась. Предпоследний в списке тех, чье досье было изъято из департамента, Вернон Самиар, безусловно, мог оказаться совершенно другим человеком, но интуиция подсказывала, что это не так. Правда, никакой особой информации у меня на него не было, он оказался не аристократом и в книгах из библиотеки не фигурировал. Но это уже было определенно то, с чем можно работать.
Наше с Тилем предположение основывалось на том, что личные дела сотрудников хотели как-то использовать, скорее всего, во вред им. А что, если в действительности было совсем наоборот? Что, если Ирвин забрал их, чтобы защитить? Чтобы до них не добрался кто-то, чьи помыслы были не так чисты…
Мне определенно требовалось поговорить с Тилем, ведь исходя из того, что я успела узнать, Ирвин Аратэр все меньше походил на заговорщика. Но вести подобный разговор по эхо казалось не слишком дальновидным. Лучше воспользоваться его же методом и отправить письмо. Если быть осторожной в формулировках, никто даже не догадается, о чем речь.
Кабинет мужа оказался не закрыт на ключ, и я предположила, что ничего тайного он там не хранит (по крайней мере, на виду) и не будет против, если воспользуюсь им. Не теряя времени зря, прошла внутрь и прикрыла двери. Обстановка оказалась стандартной для такого рода помещений, а оформление — в темно-зеленых тонах, импонирующих, как я успела заметить, Ирвину.
Бумага, как и вестник, обнаружились почти сразу. Присела за стол, располагаясь на весьма удобном, хоть и оказавшемся слегка великоватым для моих габаритов кресле. Но приняться за письмо не успела, заметив кое-что куда более интересное.
На одной из открытых полок шкафа, стоящего справа от стола, лежал футляр для украшений. Кажется, тот самый, с которым не дал мне ознакомиться поближе супруг. И если в тот момент я не слишком поверила его словам, что это улика, а не подарок какой-нибудь лайди, то теперь смогла в этом убедиться — на крышку была прикреплена черно-белая стандартная бирка с цифрами.
С минуту я еще пыталась держать себя в руках, помня о том, что любопытство — не всегда положительная черта, а тянуть руки к чужим вещам и вовсе очень некрасиво. Но так и не смогла окончательно убедить себя в решении спокойно написать письмо и покинуть кабинет. Финальным аргументом против стало предположение, что содержимое футляра едва ли являлось простым украшением, скорее артефактом, а значит — предметом моей специализации. Успокоив себя тем, что только посмотрю, ничего не буду предпринимать, я степенно двинулась обратно в свои покои, дабы не привлекать внимания слуг.
На самом деле только полный профан стал бы хватать голыми руками чужой неизвестный артефакт. Нам в академии буквально вдалбливали это с первого дня, не забывая приводить весьма яркие примеры судеб тех, кто к этому совету не прислушался. В кабинет я возвращалась, держа в руках небольшой чемоданчик с минимумом необходимых для исследования вещей. А затем аккуратно освободила большую часть столешницы, чтобы ничего не мешало работе. Конечно, в идеале я бы забрала футляр к себе, чтобы изучить в той из комнат, что успела немного переделать в мастерскую. Но такой возможности не было, и приходилось довольствоваться малым.
Тончайшие перчатки, зачарованные так, чтобы пропускать магическую энергию наружу, но блокирующие проникновение внутрь, надевались с трудом, зато сидели как влитые. Чехол с инструментарием я развернула и устроила по правую руку от себя. А затем перенесла футляр на стол как можно аккуратнее и, машинально задержав дыхание, открыла его.
Что ж, я оказалась права. На подложке лежал артефакт. Альрам, цепочка плетения «кио», круглая подвеска сантиметров пять в диаметре, три каплевидных черных бриллианта и более двух дюжин александритов. Дорогое украшение даже без учета работы артефактора. Такие могут позволить себе только очень состоятельные люди. Причем, судя по виду, скорее всего, мужчины. Так почему же оно оказалось уликой по делу о магическом преступлении?
Я вытащила артефакт, держа его за цепочку, и уложила на подстеленную заранее салфетку из той же ткани, что и перчатки. Не хотелось бы случайно лишить мужа такого красивого письменного стола. Пальцы замерли над подвеской, почти касаясь ее, а взгляд расфокусировался и поплыл, позволяя видеть то, что дано не каждому.
На первый взгляд это была стандартная «тройка» или «зуб» — чарование на здоровье, удачу и благополучие в делах, по одному компоненту на каждый из крупных камней. На второй и третий взгляд картина выглядела так же.
Я потерла виски, пытаясь понять, что же меня беспокоит. Хотя о чем тут было думать? Передо мной сейчас лежало, пожалуй, самое нерациональное использование ресурсов из возможных в артефакторике. Равносильно этому применять черные бриллианты, чья стоимость измерялась в десятки альдов за карат, для резки оконного стекла. Эти камни не просто считались более редкими и дорогими по сравнению с обычными бриллиантами — они еще обладали гораздо большей емкостью. Те свойства, что сейчас нес в себе артефакт, вполне могли вместиться и в александриты. И неизвестный мастер, работавший над его изготовлением, не мог этого не знать. Судя по плетению, недоучкой он точно не был.
Так какой смысл столь бездарно тратить потенциал изделия на мильдовое, по сути, чарование? Хорошо, а если предположить, что «тройкой» пытались отвлечь внимание от другого, истинного значения артефакта? Я вновь рассредоточила взгляд, стараясь проникнуть сквозь кружево плетения на камнях к самому металлу под ним, но оно было столь плотным, что сделать это просто не представлялось возможным. Единственный вариант узнать, есть ли там что-то еще, — это убрать слой чужих чар. Но имела ли я право на подобное?
Что ж, мыслим логически… Руками изделие я не трогаю, да и, если там присутствовали чьи-либо отпечатки, сотрудники супруга должны были уже их снять. Узнать по чарам мастера тоже не получится — плетение давно не новое, ему едва ли меньше полугода, так что все эманации давно исчезли. А сплести, в случае необходимости, нечто подобное я смогу, абсолютно не напрягаясь. Но вдруг кто-то захочет изучить именно эту работу? Тогда нейтрализатором воздействовать нельзя, придется планомерно и тщательно перенести чужие чары на другой носитель. Естественно, времени и сил это отнимет существенно больше, но… Но моя натура исследователя, в руки которому попало что-то непонятное, останавливаться уже не желала.
