Но мы на верном пути, товарищи.
В пятницу утром я опять незаметно прокралась в реанимацию: парня так и не сняли с аппарата, и заведующий решил звать родственников – мозг уже умер, нужно было что-то решать.
Мать и, вероятно, жена парня, а может, просто девушка, сидели на табуреточках около кровати с посеревшими лицами. Люди на вид совершенно простые. Куда им с госпожой Сорокиной тягаться.
Никто не ответит, мои дорогие.
В субботу утром койка, где лежал пацан, уже пустовала. Грустное начало дежурства.
Славка ходил угрюмый, явно перебирая в голове все возможные фантастические варианты: как могло бы быть, но почему это не случилось.
День тянулся, нудный и неинтересный, зато в одиннадцать вечера приемник опустел. Погода уже стояла совершенно нелетная, люди сидели дома и грелись. Через несколько недель ожидания пик гриппозной эпидемии, вторая волна несчастий после окончания дачного сезона. А там, глядишь, и новогодние праздники, апогей всех страстей человеческих в Российском государстве. Мы со Славкой сидели в моей каморке, укутавшись теплым покрывалом, и наблюдали, как в свете фонаря через изморось пробивается первый мокрый снег. Дальше я уже не могла молчать и наконец жестоко вывалила на Славкину голову всю правду о его несчастном пациенте. Славка пережил рассказ спокойно, дослушал до конца, но потом все-таки не выдержал и нашарил в ящике стола пачку сигарет.
– Что ты теперь сама-то будешь делать?
– Я уже сделала. Подала заявление. Теперь на той неделе поищу еще какие-нибудь подработки. Сниму жилье. Не хочу, чтобы дочь все это видела. Пусть детство ей будет в радость.
Славка стоял около остывшего окна и потихоньку дымил. Я тоже, наверное, не отказалась бы теперь покурить, но мысль поставить ноги на холодный пол лишала меня желания менять положение. Славка пыхтел молча около минуты.
– Ты вот что: если в самом деле соберешься, то квартиру не снимай. Моя, конечно, маленькая. Ну… я про то… если с ребенком. Плюс уделанная, конечно. Можно поискать двушку около больницы. Так что, если все же надумаешь съезжать, дай знать. Я поищу. Можно найти, у меня тут один риелтор на Киевке разбился. Сейчас после операции оживает, скоро выпишу. Попрошу его, пусть подсуетится. Что думаешь?
Он вернулся к дивану и выжидающе сел на краешек.
– Я думаю, что я тебя люблю.
– Я тоже, скорее всего. Блин, даже не знал, что можно такие слова серьезно произносить.
– Я, похоже, тоже серьезно еще никому такого не говорила.
– Как же ты без своего извозчика на «Форде» будешь?
– Ничего, пока и на «шестерке» извозчик сойдет. А там, глядишь, заматереет, диссертацию напишет, заведующим станет. Жизнь только начинается.
В ту ночь был замечательный секс. Точнее, не так: была любовь. Будто вокруг и не существовало ничего. Одна только нежность, огромная вселенная прокатывалась по телу теплой волной. Целая жизнь почти до трех ночи. Полчетвертого позвонила Люсинда, на посту уже ждали.
Каждая минута – это огромная драгоценность.
Конец осени
Первые две недели ноября прошли совершенно мрачно. Все казалось бесцветным: погода, разговор с родителями. После гайморита оставалась астения: как будто потайной заводной ключик выпал и где-то потерялся. Противные домашние вечера, молчание с Вовкой, ожидание суда. После ночного выступления Сорокин не уделял моей персоне особенного внимания, и это радовало. По обрывкам телефонных разговоров можно было сделать вывод: мадам Сорокина и ее отпрыск находились в активном процессе общения с силовыми органами, родственниками погибшего, адвокатом и прочими заинтересованными лицами. Мое заявление о разводе, скорее всего, оказалось отложено в дальний ящик. И слава богу, так как силы наши явно были не равны.
Родители приняли новость как естественный исход распада давно гниющей раковой опухоли, без удивления и с предложением помощи в рамках их скромных возможностей. Также в поисках поддержки я позвонила Асрян и получила пятерку за первую половину проделанной домашней работы.
В больнице, кроме доктора Сухарева, о моем заявлении никто ничего не знал. Я разговаривала со всеми на старые темы в обычном формате: все те же шутки, подтрунивания, обсуждения своих и чужих неудач и успехов. Все по-старому. Больше всего, конечно, я беспокоилась о Катьке, как она воспримет перемены. Но Асрян по телефону за какие-то десять минут смогла весьма успешно поставить мою голову на место:
– Во-первых, растить девочку рядом с алкоголиком… не будем даже развивать эту тему. Да даже и не в этом дело. Ребенок не может быть счастлив рядом с несчастной матерью. И вообще, что, твоя собственная жизнь уже ничего не значит? Потому как ты имеешь ребенка? Не делай трагедии из этой совершенно позитивной ситуации, и ребенок ничего особенного не заметит. Короче, держись – двадцатого ноября приеду. Стас в порядке, а я уже на три кэгэ отъелась, черт подери. Все, целую – роуминг.
И мы с Катькой продолжали обычную жизнь, стараясь самостоятельно решать свои транспортные, продовольственные и прочие материально-духовные потребности (Вовка оставался молчаливо-последовательным и первым делом, перестав питаться из моих рук, закончил субсидировать наш холодильник; исключая сугубо детские продукты, список которых я оставляла на кухонном столе по утрам). Клянчить было равно самоубийству и по прошествии первой недели самообеспечения я хорошенько прочувствовала необходимость строгого планирования расходов, четкого соизмерения их с доходами. Составив весьма сырое резюме, я разослала его в различные конторы по трудоустройству, а также в некоторые частные клиники, сайты которых удалось найти. Повалили предложения под общим названием «шило на мыло»: поликлиники, даже больницы, эндокринологи, терапевты, дежуранты – все то же, все с той же зарплатой. Пару раз выскочили частные забегаловки уже с интересным доходом, но на полный день и по дополнительному конкурсу. Сам факт строгого отбора меня не пугал, но сразу рисовались мои мадамы из платной палаты, фальшь, апломб и запах живых трупов сквозь дорогие духи. Нет, такие, как Полина, туда не пойдут, туда идут одни только мынжи и их кошельки. На самом деле поиск работы пугал меня не на шутку: ведь это был отдельный самостоятельный процесс. Тупое просиживание перед экраном в поисках вакансий не оставляло места оптимизму, ведь это время можно было бы потратить с гораздо большей пользой: перечитать анатомию или поискать новые статьи о диабете.
В середине ноября с недельным пропуском явилась Валентина; как всегда, с приятельницами. Дамы оказались мною удовлетворены и высланы восвояси через полчаса с небольшим. Мне не терпелось рассказать о своих переменах Валентине. Мучили опасения: она будет крайне удивлена разводом по причине отсутствия какой-либо вводной информации о моей семье за все время нашего общения. Но оказалось, ей вполне было достаточно коротких объяснений. Вопрос алкоголизма совершенно ее не волновал, ответный трепет в ее душе вызвала тема женского несчастья и новой любви, которую Валентина уже заприметила гораздо ранее.
