Регулярные расстрелы продолжаются летом и в Самаре. Репрессии распространяются на слои населения, ранее оппозиционные советскому режиму. Рабочие, поддержавшие в Златоусте, Уфе и Самаре войска белочехов, вскоре стали жертвой их террора
[328]. 6 июля 1918 г. в Самаре разогнано собрание железнодорожников, при этом 20 человек было расстреляно
[329]. Существовавший в Самаре союз грузчиков до переворота насчитывал 75 человек, из них осталось в живых 21, остальные были расстреляны летом 1918 г.
[330] Репрессии происходили и поблизости с Самарой, в окрестных селах и поселках. В июле 1918 г. при подавлении крестьянского восстания в трех волостях Бугурусланского уезда Самарской губернии было расстреляно более 500 человек
[331]. Даже Иркутский комитет партии социал-революционеров указывал в своих прокламациях на непростительную жестокость, проявляемую чехословацкими войсками к местному русскому населению, на их участие в грабежах и насилия разного рода
[332].
Факт жесткой карательной политики Самарского КОМУЧа летом 1918 г. признавал и его председатель В.К. Вольский, писавший впоследствии: «Комитет действовал диктаторски, власть его была твердой… жесткой и страшной. Это диктовалось обстоятельствами гражданской войны. Взявши власть в таких условиях, мы должны были действовать, а не отступать перед кровью. И на нас много крови. Мы это глубоко сознаем. Мы не могли ее избежать в жестокой борьбе за демократию. Мы вынуждены были создать и ведомство охраны, на котором лежала охранная служба, та же чрезвычайка и едва ли не хуже»
[333].
Наряду с белочехами переходят к террору и их союзники, при этом белочехи смотрели на многочисленные случаи расстрелов сквозь пальцы, либо сами принимали участие в подобных акциях. После захвата 27 мая 1918 г. Челябинска, Троицка, 3 июля казаками атамана Дутова Оренбурга, там устанавливается режим белого террора. «Только в Оренбургской тюрьме в августе 1918 г. томилось свыше 6 тыс. коммунистов и беспартийных, из которых 500 человек было замучено при допросах. В Челябинске дутовцы расстреляли, увезли в тюрьмы Сибири 9 тыс. человек»
[334]. В Троицке, по данным советской периодики, в первые недели было расстреляно 700 человек
[335]. В Илеке уральские казаки вырезали 400 душ «инородного» населения
[336]. Подобные массовые расстрелы были характерны для казачьих войск как в предшествующий период, так и в последующие месяцы. Упрощенным и ошибочным будет вывод, характеризующий белый террор как явление, характерное для Белого движения только при движении фронтов: при занятии и оставлении городов. В январе 1919 г. казаками только в Уральской области будет убито 1050 человек
[337]. В том же 1919 г. в селе Сахарное будет сожжена больница, вместе с находившимися там семи сотнями больными тифом красноармейцами. Дополняет картину зверского уничтожения тот факт, что после пожара их трупы будут зарыты в навозные кучи. Известна и деревня Меглиус, уничтоженная вместе с ее 65 жителями. Хотя это расправы будущего года, их очевидная вероятность была видна большевикам из событий 1918 г.
Наиболее известна была тогда, да и теперь в исторической науке, трагедия Александров-Гая (Новоуузеньский уезд Самарской губернии). 5 мая 1918 г. уральские казаки взяли село. 9 мая были убиты 96 взятых в плен красноармейцев, раненых засыпали землей, закопав их заживо. Всего в селе было расстреляно и уничтожено иными способами (закопано заживо) 675 человек. В большевистской печати того периода появились подробные шокирующие сведения о конкретном содержании пыток захваченных в плен в Александров-Гае. Отрезанные уши, носы, губы, пальцы, вырубленные куски мяса из спины, разрубленные и оскальпированные тела погибших были свидетельствами казачьей расправы
[338]. Подобные расправы не были единичными весной— летом 1918 г. Так, в середине августа у слободы Галиевка под Воронежем белогвардейцы закопали живыми 10 человек пленных красноармейцев. Когда один из них выбрался с трудом на поверхность, его закопали вторично
[339].
В Поволжье противниками большевиков также применялись такие характерные для террора действия, как использование института заложничества, концлагеря и контрибуции. В уже упомянутой Самаре на рабочих была наложена контрибуция в размере 200 тыс. рублей
[340]. На села Самарской губернии: Колывань, Вязовка, Каненское — контрибуция до 100 тыс. рублей на село за пользование помещичьей землей
[341]. Даже на Украине, занятой немецкими, а не белыми войсками, размеры контрибуции были до 20 тыс. рублей
[342].
Еще более характерным для Комитета учредительного собрания и белочехов было использование заложников и концлагерей. Жены, матери, сестры, дети советских руководителей часто становились заложниками. В захваченной детской колонии-коммуне в селе Миловка Уфимской губернии находилась семья Н.И. Подвойского
[343]. В Самаре по распоряжению Комуча содержались в качестве заложников 16 женщин — жен ответственных работников (Цюрупа, Брюханова, Кадомцева, Орьева, Кабанова, Мухина с сыном и др.). Ряд дипломатов из нейтральных стран, узнав об условиях их содержания, 5 сентября 1918 г. заявили протест против подобных мер (Дания, Швеция, Норвегия, Швейцария, Нидерланды)
[344]. Однако протест остался без ответа. Между тем, пребывание в заложниках грозило расстрелом. Так, в числе заложников была расстреляна мать летчика Арошева, захваченная вместе с семьей в Спасске. Арошев был главным комиссаром воздушного военного флота Советской республики
[345]. Белочехи объявили заложниками и членов захваченных Пензенского, Кузнецкого, Сызранского и Саранского советов
[346]. В сентябре 1918 г. в Уфе содержалось более 20 заложников
[347].
