И вот только теперь, когда я из кольца проехала четверть, туроператоры признались — что послали меня на день раньше — так называемые «мои» только завтра соберутся у памятника Ленину!
Эх, как мне захотелось прямо в этом женском монастыре остаться, но фирма разрешила мне поселиться на ночь в номере люкс местной гостиницы, клятвенно пообещав затраты возместить!
На следующий день к обеду и впрямь меня подобрал микроавтобус «мерс» — и поехала я, чувствуя себя «своей среди чужих или чужой среди своих» — поди теперь разбери! А ведь как все просто могло быть — выслушать надо было, посмотреть внимательно — и сказать: «Приходите завтра!»
Оказалось легче к другому Ленину послать! Да-а, много у нас по России еще Лениных — и бюстов, и во весь рост, и долго мы им «на опалубку» собирать будем, а, проницательный читатель?
Василий Куприянов
Москва
Актер театра и кино, Заслуженный артист Российской Федерации.
Как я был царем
Я — актер и не понаслышке знаю, каково пришлось нашему брату в лихие 90-е. Кино не снимали, театральные проекты закрывали. Отсутствие работы заставляло принимать порой довольно сомнительные предложения. Многие коллеги уходили из театров. Рад, что сохранил верность выбранной профессии и при этом не потерял достоинство.
Великое множество сюрпризов дарует актерская профессия ее обладателям. Как приятных, так и не слишком. Однако то, что она дает возможность свободно перемещаться во времени и пространстве, помогая воплощать самые смелые фантазии, искупает многое. А посему я нисколько не сомневался, принимая лестное предложение на участие в празднествах, посвященных Дню города в роли царя Петра Алексеевича. Рост и стать позволяли, а портретного сходства предполагалось достичь посредством грима и костюма. Последний пункт, что немаловажно, организаторы брали на себя. Мне же был задан лишь единственный вопрос: смогу ли я достать ботфорты? Я опрометчиво пообещал поинтересоваться в театре. Этот ответ был воспринят как положительный, и вся ответственность за подбор царской обуви легла на мои плечи, а точнее, на мои ноги. Но об этом и многом другом мне предстояло узнать позже.
В назначенные день и час (но — увы! — без ботфорт) я прибыл на место. По пустынному берегу, где должно было развернуться действо, уже бродили какие-то люди. По их поведению и внешнему виду нельзя было понять, будущие ли это зрители или активные участники, то бишь сподвижники царя. Не пристало же великому государю без свиты! Наконец по характерным признакам я вычислил организаторов шоу и обратился к ним по поводу полагавшегося мне царского облачения. Широким жестом мне было указано на большую кучу разноцветного тряпья, лежавшую на земле. Все это «богачество» пребывало в неописуемом беспорядке. Видимо, работники «Мосфильма», ведавшие прокатом, отпускали костюмы на вес. Безусловно, если бы нам предстояло изображать бегущих из горящей Москвы французов, цены бы не было этому «прикиду». Однако перед нами стояла совсем иная задача. От щедрот киностудии был также предложен темный парик с характерной косичкой — вещь, скорее, из арсенала барона Мюнхаузена, нежели деталь, достойная венчать монаршую главу. Но отступать было поздно: маховик празднества был уже запущен. Берег стремительно заполнялся жаждущими зрелища россиянами, и мне не хотелось омрачать торжество своим отказом.
С трудом подобрав камзол, способный прикрыть наготу и не смотревшийся «обдергайчиком», в коем впору от долгов бегать, я принялся расчесывать парик, пытаясь придать ему некое благообразие. В качестве усов пришлось использовать подвернувшиеся под руку накладные ресницы, превратив их в знакомые всем петровские усики. Слава богу, нашлась треуголка. Подобно Михаилу Васильевичу Ломоносову, который с помощью кусочков смальты воссоздавал образ Петра на мозаичном панно «Полтавская баталия», я подручными средствами добивался необходимого сходства. Оглядев себя в зеркало, пришел к выводу, что мне удалось создать портрет царя-работника, не гнушавшегося никаких видов деятельности, а посему не слишком озабоченного своим внешним видом. Сгрудившаяся вокруг свита была под стать своему атаману.
По сценарию в условленный момент вся эта живописная компания, «упакованная» в том же «Доме моделей» и больше похожая на новгородских ушкуйников, нежели на «птенцов гнезда Петрова», должна была появиться из-за речного поворота на предоставленных плавсредствах. Затем, сойдя на берег, величественно прошествовать к эстраде, сопровождая царя, и там со вниманием и должным почтением выслушать его обращение к потомкам. Хотелось бы добрым словом вспомнить десантников, выступавших вслед за нами, благодаря им царь не остался босым: высокие армейские боты заменили отсутствующие ботфорты.
При размещении на ботике я занял приличествующее шкиперу место на носу. Правая нога, обутая в вышеупомянутую обувь, была выставлена вперед и гордо попирала бушприт. По команде с берега ушкуйнички налегли на весла, и мы двинулись навстречу славе… или позору.
Толпа на берегу, уже основательно разогретая всеми доступными способами, с недоумением и любопытством наблюдала за нашим приближением, тщетно пытаясь разгадать хитроумный замысел устроителей. Но, очевидно, школьная программа не в достаточной степени осветила все грани деятельности российского самодержца-преобразователя. Не вязался как-то со всем остальным и реющий над нами Андреевский флаг. Для данной команды больше подошел бы «Веселый Роджер».
Когда мы пристали, берег встретил нас гробовым молчанием, грозившим взорваться свистом и улюлюканьем. Обычная при швартовке команда «Отдать концы!» прозвучала несколько двусмысленно. И если бы не бравурная музыка из репродукторов, сошествие на причал прошло бы под стук собственных копыт.
Напряжение нарастало… И тут я понял: настал момент доказать, что годы учебы прошли не зря и мастера, выбравшие тебя из сотен других, не ошиблись. «Как царя встречаете, холопы?!» — громогласно провозгласил я, ступая на землю. «А как?» — недоуменно прозвучало в ответ. Столь простодушный вопрос, безусловно, заслуживал снисхождения: ведь коммунистические идеалы в головах собравшихся были уже порушены, а державное сознание еще недостаточно окрепло. «Троекратным «ура»: два коротких, а третий — с раскатом!» Повторять не пришлось. И народ с воодушевлением воздал дань Дому Романовых в моем лице. Волна дремавшей доселе народной любви вынесла нас к эстраде, где развеселившаяся толпа с восхищением встречала каждый пункт Петровского указа. Оробевшая было свита приосанилась, приободрилась и, обретя уверенность, готова была разделить со мной любые испытания, ниспосланные коварной Судьбой.
Опираясь на их решимость, можно было бы, обратившись к сюжету, знакомому по картине «Утро стрелецкой казни», воздать должное нашим обидчикам в лице нерадивых организаторов. Но мой Петр был в более зрелых годах, и такой поворот событий противоречил бы исторической правде. На это я пойти не мог. К тому же, чувствуя себя триумфатором, царь был великодушен и ограничился лишь «малым петровским загибом», да и то в качестве внутреннего монолога.
