— С Димой все нормально. Скоро должен проснуться. Сонный корень не причинит ему вреда, — он бросил на меня взгляд. — Как ты мог?! О чем ты вообще думал, — начал он на повышенных тонах.
Уже через минуту я потерял к его речи всякий интерес, и уж точно не собирался ему отвечать. Это не имело смысла, он бы все равно не понял меня.
— Пусть мальчик отдохнет, — неожиданно прозвучали слова Виктора.
И хотя отец говорил почти шепотом, Глеб на секунду замолк. Правда, уже через мгновение он продолжил:
— Что значит отдохнуть?! Ты хоть в курсе того, что сделал твой сын? Он выпустил вампира. Нам еще предстоит ее найти, между прочим.
При этих словах я посмотрел на Глеба. Не знаю, наверное, на моем лице отразилась жгучая ненависть, которую я испытывал в этот момент, потому что он резко замолчал и удивленно уставился на меня.
— Довольно на сегодня, — снова заговорил отец, и на этот раз его голос звучал более решительно. Нам ее теперь не найти. Уверен, она уже далеко. Иди в свою комнату, Влад. Нам с Глебом надо поговорить.
Я охотно встал и вышел из кухни. Это было даже к лучшему, мне не сильно хотелось продолжать слушать болтовню Глеба. Я упал на кровать и закрыл глаза. Перед моим мысленным взором стояло лицо Амаранты, она улыбалась мне и была прекрасна. Несмотря на то что я видел ее лишь несколько раз, я помнил каждую деталь ее облика. Хотелось надеяться, что хотя бы память о ней останется со мной на всю жизнь.
Со мной не могло случиться ничего более глупого и нелепого, чем любовь к вампиру, ведь у меня были очень веские причины ненавидеть их. Один из них убил мою мать. Я всегда держал эти воспоминания под замком в самом дальнем уголке своей памяти. Слишком большую боль они мне причиняли. Но сейчас я испытал почти мазохистскую потребность воскресить их. Это могло бы отвлечь меня от мыслей об Эмми. К тому же где-то в глубине души я надеялся, что это поможет мне излечиться от того наваждения, которое люди называют любовью. Ведь говорят же, что от любви до ненависти один шаг, и, похоже, я ступил на этот путь, но только пошел в обратном направлении. Возможно, еще не поздно повернуть назад.
Я глубоко вздохнул и позволил своему сознанию открыть тот шлюз моей памяти, за которым скрывалось самое тяжелое в моей жизни воспоминание.
Мою маму звали Кристиной. Мы были дружной семьей и любили друг друга. Отец души не чаял в нас с матерью.
Тот летний вечер был абсолютно заурядным. Мама вернулась домой около семи часов. Я даже помнил, что было на ней надето, — коричневый, под цвет ее карих глаз, брючный костюм. Ее короткие темные волосы были уложены в аккуратную прическу.
Заканчивался август, и на улице было довольно, душно. В тот год мне исполнилось семь, и осенью я должен был пойти в школу. Первое сентября обещало стать для меня незабываемым праздником. Это занимало все мои мысли. Я не хотел идти спать, так как был очень возбужден предстоящей поездкой в магазин за школьными принадлежностями. Было уже начало одиннадцатого, когда родителям наконец удалось отвести меня в детскую и уложить. На соседней кроватке спал Дима. Я еще не совсем заснул, когда услышал крик матери. Я до сих пор при желании могу воскресить его в памяти. Я раньше не слышал, чтобы человек так кричал. Дима мгновенно проснулся и заплакал. Пока я приходил в себя, пытаясь осмыслить происходящее, в комнату вбежал отец, его лицо было перекошено от ужаса. Он схватил брата и сунул его мне на руки.
— Беги, сынок, — это все, что он сказал мне тогда.
В следующую секунду его уже не было в комнате.
Я вскочил и пошел к выходу из комнаты. Я ничего не мог понять, мое маленькое сердце бешено колотилось от ужаса. Я крепко прижимал брата к себе, он был тяжелым, но я ни за что на свете не выпустил бы его из рук. Я слышал стоны, вздохи и звуки борьбы, доносящиеся из спальни родителей. Но мама больше не кричала, и это пугало меня больше всего.
По пути на лестницу я не мог не пройти мимо родительской спальни. То, что я увидел там в ту ночь, навсегда осталось со мной. Эта картина еще долго являлась мне в кошмарах, когда я был маленьким, и до сих пор она иногда посещает меня в моих снах.
Дверь в комнату была открыта, и отец лежал без сознания на полу перед входом. Должно быть, он ударился головой о косяк, когда вампир отбросил его. Мама лежала на кровати. Ее голова была запрокинута, и я мог видеть ее лицо. Оно было перекошено от боли и страха. Мама была красивой женщиной, но в тот момент от ее красоты ничего не осталось. Пустые глаза смотрели на меня. Вампир стоял на коленях, склонившись к ее шее, и жадно высасывал жизнь из еще теплого тела. Должно быть, он услышал меня, потому что поднял голову и посмотрел в нашу сторону. Я никогда не видел таких страшных глаз. У него не было ни зрачков, ни белков, они были полностью черными. Бесконечная, мрачная бездна, вселяющая в человека животный ужас, сулящая боль и страдания. В остальном вампир выглядел как человек, лишь глаза выдавали в нем чудовище. Он оскалился, и я увидел его клыки, с которых медленно капала на кровать кровь моей матери.
Мама застонала; думаю, именно это спасло наши жизни. Вампир отвлекся на нее, а я тем временем бросился вон из дома. Дима кричал и извивался у меня на руках, но я лишь сильнее прижимал его к груди. Не знаю, как долго я бежал и сколько еще потом блуждал с Димкой по городу. Нас нашли друзья отца и привели домой. В нашем дворе повсюду были милицейские машины. Отец был весь изранен, но жив. Я никогда не спрашивал его, как ему удалось спастись в ту ночь, да это и не имело значения.
В то же утро мы собрали самые необходимые вещи, уехали из этого дома и с тех пор больше туда не возвращались.
Вот такой была самая страшная ночь в моей жизни. Ну и как после этого я мог испытывать нежные чувства к вампиру? Вот уж действительно, пути Господни неисповедимы. Печально, что мой мир так далек от ее мира. Возможно, не будь я охотником, я бы смог принять свою любовь более спокойно. Но я был тем, кем был. И я не знал, что мне делать с этим чувством.
Я прислушался к происходящему в доме. На кухне отец и Глеб отчаянно спорили. Будет жаль, если они поссорятся из-за меня, подумал я, правда, без особого энтузиазма. У Виктора не было более близкого друга, чем Глеб. Вообще, сама идея того, что отец защищал меня, казалась мне неестественной. С чего бы вдруг такие перемены? Он не может одобрять мой поступок, об этом нет и речи. Тогда почему он спорит с Глебом? Мог бы просто бросить меня ему на съедение, тот был бы только рад.
Где-то на улице загудела машина. Кажется, у нас гости. Сил подняться не было, и я решил, что они вполне смогут зайти ко мне сами, если я им понадоблюсь.
В мою дверь постучали; я не отозвался. Может, они решат, что я сплю, и отстанут. Но не тут-то было. Я услышал, как дверь за моей спиной открылась.
— Привет, — это была Ксюша.
Я не ответил ей и даже не оглянулся. Она прошла в комнату и села на кровать у меня в ногах. Ксения молчала, я — тоже. Что мы могли сказать друг другу? Наверняка она уже была в курсе того, что я сделал. Возможно, теперь она меня ненавидит, и это к лучшему — с некоторых пор я стал ненадежным другом, я предал всех, кто мне верил.
