Я чувствовал, что мои последние слова могли быть ложью. Кто знает, как бы я поступил, если бы она позвала меня с собой?
— Я поняла, Влад, — ее голос был все еще полон печали. — Я хочу, чтобы ты знал, я всегда буду на твоей стороне, что бы ни случилось, — с этими словами она встала и ушла в дом.
Я больше не пытался ее удержать.
Снова мы были одни. Только я и лес. Я внимательно всматривался в него, но никакого движения больше не было под его кронами. Должно быть, мне показалось, подумал я. Сегодняшний день был очень тяжелым, так что может померещиться и не такое. Дверь снова открылась, выпуская следующего моего визитера. Забавно, видимо, они собираются ходить ко мне по одному, чтобы высказать свое мнение. Ох, не хотел бы я оказаться один на один с Глебом. Но это был Дима, он не стал садиться рядом со мной, а предпочел облокотиться на перила справа от меня. Держит дистанцию: значит, он все еще обижен.
— Как ты мог так поступить со мной? — спросил он сурово. Так и есть, его больше волновало мое предательство по отношению к нему, чем то, что я выпустил на волю вампира. — Мы ведь братья, и я верил тебе, Влад.
— Послушай, Дима...
— Не называй меня так, — прервал он меня. Все серьезней, чем я думал.
Брат запрещал мне называть его Димой и требовал официального обращения, только когда был очень зол или обижен на меня. До сегодняшнего дня это случалось только раза два.
— Хорошо, пусть будет Дмитрий, — я не видел смысла спорить.
Он кивнул, соглашаясь, и я продолжил:
— Так вот, Дмитрий, подумай сам, какой у меня был выбор?
— Ты мог бы мне все рассказать, — снова перебил он.
— И что бы ты сделал? Помог мне? — Мои слова попали в цель.
— Я мог бы отговорить тебя.
Я покачал головой:
— Не мог. Мы оба это знаем. Все стало бы только тяжелее, возможно, мне пришлось бы вырубить тебя менее гуманным способом.
— Не говори ерунды. Вон какой синяк я тебе поставил, — в его голосе прозвучала гордость.
Он с детства не мог меня побить, и это его ужасно злило.
— Я не сопротивлялся.
— Ладно уж, — он недовольно махнул рукой в мою сторону, — а ты не думал, что я мог бы тебе помочь?
Вопрос Димы застал меня врасплох. Эта мысль меня и правда не посещала. Я не считал свой поступок правильным, но у меня, по крайней мере, были веские причины пойти на такой необдуманный шаг. А зачем Диме такие проблемы?
— Я не стал бы тебя втягивать, пойми. Сейчас они все там, на кухне, ненавидят меня. Эта не та вещь, которую мне бы хотелось разделить с тобой.
Дима снова кивнул. Я был рад, что он хотя бы понял меня, пусть и не простил.
— Она того стоит?
Братишка умел задавать главные вопросы. Не в бровь, а в глаз, я бы сказал. Он уже начал отходить, я это видел. Но если я снова ему совру, мне будет сложно вернуть его доверие. В конце концов, он мой брат, а я вдруг почувствовал необходимость выговориться.
Если ему станет противно меня слушать, он всегда сможет уйти, и я его пойму.
— Она стоит гораздо большего, по крайней мере, для меня, — тихо прошептал я, ожидая его реакции.
— Помнишь Нижний? — Вопрос снова оказался неожиданным.
Я напрягся, вспоминая, он тем временем терпеливо ждал. Где мы только ни побывали за свою недолгую жизнь! Но мне показалось, что он имеет в виду события двухлетней давности. Нижний... это был один из лучших периодов нашей жизни. Отец тогда охотился на демона страха, и мы помогали ему. Димке было уже шестнадцать, но он еще ходил в школу. Я кивнул, давая ему понять, что помню то время.
— Тогда я встретил Катю, — так вот он к чему!
Это было первое, и пока единственное серьезное увлечение Димы. Он тогда славно потрепал нам нервы. Я завидовал ему тогда, ведь мне это чувство было еще не знакомо, хотя я старше его. Было бы чему завидовать, с тоской думал я теперь.
— Я до сих пор иногда думаю о ней. Возможно, если бы мы могли жить по-другому...
Он не закончил и тряхнул головой, будто прогоняя плохие мысли. Катя была обычной девочкой, и он в свое время принял мудрое и вместе с тем тяжелое решение — оставить ее ради нее самой. Похоже, в нашей семье самопожертвование было нормой. Дима продолжил:
— Я мог бы сделать ради нее все на свете, все, что только можно вообразить. Я очень ее любил. Первая любовь, знаешь ли, самая сильная, — он устремил свой взгляд куда-то вдаль, но уже через секунду снова был со мной. — Я вот к чему. Мне просто хотелось, чтобы ты знал — я понимаю тебя. Возможно, то, что ты чувствуешь, неправильно, и уж точно кандидатура неподходящая, но иногда случаются вещи, не зависящие от нас. В этом никто не виноват, даже ты сам. Думаю, тебе надо с этим смириться.
Он смущенно замолчал, а я подумал, что мой вечно счастливый брат, оказывается, в глубине души был философом.
— Я попробую, Дима, — я нарочно назвал его так, чтобы проверить, злиться ли он еще на меня.
Но он лишь состроил мне гримасу, а после улыбнулся. Он снова был счастлив, ничто не могло поколебать его мир надолго. Даже брат-охотник, влюбленный в вампира.
Снова скрипнула дверь, и к нам вышел отец. Я опять напрягся: даже представить не могу, что он собирался мне сказать.
— Дима, ступай на кухню. Оксане не помешала бы твоя помощь.
Брат посмотрел на меня, как бы спрашивая разрешения уйти. Видимо, он боялся оставлять нас одних. Но я кивнул, отпуская его, ведь не мог же он вечно ходить за мной, а разговор с отцом должен был рано или поздно состояться. Зачем откладывать неизбежное. Дима нехотя ушел в дом.
Отец выглядел уставшим, но это стало нормой в по следние дни.
— Если ты пришел, чтобы объяснить всю глупость моего поступка, то можешь не утруждать себя. Я все и так прекрасно знаю, — начал я.
Отец тем временем сел подле меня и медленно достал сигарету. Он курил редко и только в исключительных случаях. Сегодня как раз такой и был. Закурив, он еще некоторое время молчал, глядя вдаль.
— Знаешь, когда ты был маленьким, тебя невозможно было переубедить. Если ты принимал решение, то шел до конца. Было очень забавно смотреть, как ты топал своей детской ножкой, требуя внимания к себе и своим потребностям. Маму это всегда так умиляло, что она просто не могла тебе отказать, — его голос был полон внутренней теплоты.
К чему он это говорит? Вспомнил мое детство и, главное, маму. Мы не говорили о ней с момента ее похорон. Эта тема была запретной в нашей семье. Может, он собирался сказать, что я сильно его разочаровал, и теперь у него стало на одного сына меньше?
А Виктор продолжал свой вечер воспоминаний:
— Ты совсем не изменился с тех пор. Все такой же упрямый, — он вздохнул. — Скажи мне, Влад, я был плохим отцом? — Он в упор посмотрел на меня.
