Какие хорошие слова — прорвемся да справимся. Бодрые, оптимистические. Сколько раз они в такие именно минуты повторяли их друг другу, как молитву, как «Господи, помилуй», как «Отче наш, иже еси на небеси…». А если в них вдуматься хорошенько — куда они прорвутся-то? Через что прорвутся? Ерунда какая…
— Да ладно. Ладно, все! Я больше не буду, Илька. — Леся с трудом оторвала его от себя. — И правда, чего это меня понесло?.. Ты дай мне визитку, я потом этому мужику сама позвоню, поблагодарю за участие.
— Да не надо его благодарить. Он же не для благодарности. Он просто так, по-мужицки.
— Ну да… И мне он показался таким… порядочным, — тихо проговорила от двери Ритка и вздохнула и тут же вскрикнула испуганно, подскочив на месте: — Ой, чего я тут с вами стою! У меня ж свидание сегодня, в семь часов! А я и не одета, и не накрашена.
— А где свидание, Рит? Здесь, что ли? Дома? — осторожно спросила Леся, утирая остатки слез на щеках.
— Ну прям… Нет, мы в городе договорились встретиться.
— А кто он?
— Да так… Вдовец один. Правда, он старый… Но по телефону голос очень, знаешь, звучал бодренько! Танька, которая мне его телефон у знакомых вызнала, говорит, что он шесть лет уже вдовствует. Порядочный срок-то. Плохо.
— Почему плохо?
— А представляешь, как он за эти шесть лет насобачился в невестах копаться? Сейчас же на одного вдовца — десять холостых баб, если не больше. Так что пойду красоту наводить, и вперед! И вечный бой, покой нам только снится.
— Ага. Давай. Успехов тебе. А я буду макароны варить.
— А мне надо к контрольной по математике готовиться… — печально вздохнул Илька. — Терпеть не могу эту математику! Лесь, когда будет готово, позовешь? А потом чаю с конфетами попьем, ладно? — скосил он глаз на пакет с гостинцами.
— Хорошо. Попьем. Иди. Я скоро…
Завязав за спиной тесемки фартука, Леся засуетилась на кухне, готовя незамысловатый ужин и перекатывая в голове такие же незамысловатые мысли о перспективах сегодняшнего вечера. Перспективы были ясны и просты — вечер она проведет, листая кучу газет с объявлениями о работе, которые они прикупили с Илькой в киоске «Союзпечати», когда шли домой. Будет перелистывать страницы одну за одной, водить пальцем по строчкам, обводя карандашиком нужные варианты. Дай бог, чтоб они были, варианты эти. А завтра с утра будет звонить, лепетать вежливым голоском: добрый день, я по объявлению насчет работы. Ничего, прорвется. Как-нибудь.
Вздохнув, Леся усмехнулась про себя этому «прорвется» — вот же зараза какая это словечко! Уже и в мыслях проросло. Ну ничего, это, может, и хорошо, что оно там проросло. Это к добру.
— Лесь… Как я выгляжу? Только честно?
Леся вздрогнула от непривычно грустного Риткиного голоса, раздавшегося за спиной. Обернулась удивленно.
Ну что она могла сказать Ритке? Не песню же ей петь про «накрашенная страшная и не накрашенная страшная». Ну да, не красавица. Но и не хуже других, тех, которые по улицам города ходят. Сейчас на улицах вообще редко красивую женщину можно встретить — у всех лица практически одинаковые, долгим сидением за компьютером попорченные. Даже, говорят, синдром такой новый для женской изнемогающей красоты изобрели — компьютерное лицо.
— Нормально выглядишь, Рит. Только помаду эту убери, она тебе не идет. Ты смуглая, тебе светлый тон нельзя. А так — вполне даже ничего.
— Правда? — чуть оживилась Ритка, с надеждой глядя ей в глаза. — А то я сейчас марафет наводила, и такие меня мысли посетили непривычные.
— Какие, Рит?
— Да как тебе объяснить?.. Знаешь, так грустно стало! Вдруг увиделось мне, как этот вдовец ко мне на свидание собирается. Как старательно бреется, мягким кремом лицо мажет, как освежителем рот полощет. И я, стало быть, дома тоже вовсю шею мою. И придем мы друг к другу с чистыми шеями, нарядно одетые, парфюмом пахнущие… А говорить нам не о чем. Грустно, правда? Пойдут два одиноких человека вдоль по улице с чистыми шеями, будут изо всех сил напрягаться вынужденным общением… Зачем?
— Ну почему сразу — по улице, Рит? Может, он тебя в кафе пригласит?
— Как же — пригласит! Танька сказала, он жадноватый насчет кафе. Сказал, приглашает на прогулку.
— Так и не ходи, если не хочешь! Ты ж не обязана.
— Нет, что ты… Я пойду. Обязательно пойду. А вдруг что-то и склеится? О, а я опаздываю уже! — бросила она испуганный взгляд на кухонные часы.
Развернувшись, она промчалась в прихожую, пошуршала там, одеваясь, и через минуту хлопнула дверью. Макароны на сковороде успели окутаться в тонкие паутинки тертого сыра, запах чеснока аппетитно ударил в ноздри. Все, ужинать пора. Леся собралась уже было кликнуть из комнаты Ильку, как в коридоре раздалась громкая трель дверного звонка. Странно, они никого не ждут… Ритка, что ль, вернулась? Но она бы сама открыла.
Подкравшись на цыпочках к дверям и заглянув в глазок, Леся подпрыгнула на месте, радостно пискнула, торопливо распахнула дверь и кинулась в объятия к Татьяне Сергеевне Хрусталевой.
— Ой, здравствуйте, Татьяна Сергеевна! Проходите! Как же вы давно у нас не были! Илька, смотри, кто пришел!
— Здравствуйте, здравствуйте, дорогие мои! — затопталась в прихожей Татьяна Сергеевна, стряхивая снег с шубы. — Действительно, давно не была… С такими делами, какие у нас творятся, уж и не до вас мне было, дорогие мои… Ой, как вырос Илюсик-лапапусик, мальчик мой милый! А я и гостинчика тебе хорошего не принесла… Иди сюда, поцелую хотя бы!
— Лесь, а ужинать когда будем? — утопая в объятиях Татьяны Сергеевны, с тоской проговорил Илька.
— Сейчас и будем. Все втроем и поужинаем. Проходите на кухню, Татьяна Сергеевна. Хозяйки все равно нет.
Они дружно расселись за кухонным столом, радостно улыбаясь друг другу, как самые близкие родственники. Татьяна Сергеевна все норовила дотянуться рукой до Ильи, пригладить белобрысую челку, и он со смешливым испугом то отдергивал голову, то бодался игриво, одно-временно успевая запихивать в рот длинные спагетти.
— А синяк под глазом откуда? В боях получил? — грустно спросила Татьяна Сергеевна.
— Да если бы — в боях… — махнула рукой Леся. — Обижают его в школе, я прямо не знаю, что с этим делать. И меня он к этому вопросу не подпускает. Говорит, хуже сделаешь. А куда уж хуже-то? Правда, нашелся тут один благодетель.
— Ой, да ну их, этих благодетелей, Лесь! Не верьте вы никому! Мы вот всем семейством свою жизнь полностью на благодетеля положили, и дальше что? Знаешь, как он с нами поступил? Рассказать, не поверишь.
— А вы не рассказывайте, Татьяна Сергеевна. — Леся быстро опустила глаза. — Не надо. Мне тяжело даже мыслями туда возвращаться.
Татьяна Сергеевна осеклась, виновато прикусив нижнюю губу, потом слабо махнула полной рукой, подозрительно шмыгнула носом. Помолчав еще минуту, вздохнула:
