— Да, поняла, Саша. Как только появится возможность, я обязательно…
— Опять ты мне про возможности, Леська! Ну сколько уже можно-то? Между прочим, у тебя этих возможностей было — хоть отбавляй!. Сама ж во всем виновата! Сама наворотила, сама опозорилась! И как ты вообще сообразила такое? Я тогда позвонила, помню, Игорю, и он мне объявил… Я ж чуть с ума не сошла! Даже не поверила ему сначала. Это ж надо было такое вытворить!
— Это не я, Саш… Нет, вообще-то все так и было, конечно… Но я не виновата, оно само вышло!
— Да ладно, чего уж теперь прошлое ворошить… Назад не воротишь.
— А когда ты приедешь, Саш? Я ж тут одна совсем.
— Не знаю. Не могу сказать. Ладно, давай, пока. Я и без того на разговоры с тобой бешеные деньги трачу.
Деньги, деньги, всюду эти проклятые деньги! На жизнь не хватает, на еду не хватает, ни на что не хватает… Может, у Верки подзанять, раз она так искренне о ней переживает? Вон, и Сашу обругала, сволочью назвала.
— Вер, ты мне взаймы не дашь немного? — резко обернулась Леся к подруге. — Я отдам… Честное слово. Сверхурочные возьму и отдам.
— Да ты что, Лесь, рехнулась, что ли? — обиженно подняла на нее глаза Верка. — Ты же знаешь мою ситуацию. Мой же мне ни копейки в руки не дает! На работу не гонит, но и денег не дает. А сейчас, когда всех этим дурацким кризисом пугают, так вообще зверь зверем стал! Видишь, в одной шубе второй год уже хожу?
— Ну да. Вижу, — грустно усмехнулась Леся. — И сочувствую. Очень большое горе — вторую зиму одну и ту же шубу носить.
— А ты не смейся, Леська. Для меня и правда горе. И в Новый год мы нынче никуда не поедем, будем дома сидеть. Эх, что за жизнь пошла? Ты знаешь, мне кажется, что этот кризис жадные мужики сами себе придумали, чтобы от жен отмахиваться. Нашли отмазу. А на самом деле никакого такого кризиса и нету.
— Есть, Верка. Есть. У нас на работе слушок прошел, что большие сокращения грядут. Боюсь, в одночасье работу потеряю. Тогда вообще труба мне будет.
— Слушай… Так ты у этой… У бывшей своей свекровки денег попроси. Она ж вроде с тобой отношения поддерживает?
— Ну да, поддерживает… Тайком от мужа и сына. Потому и денег мне дать не сможет. Откуда у нее? Она и так мне помогает. Ильке вон на зиму теплую куртку и ботинки приволокла, телефон сотовый… Правда, не новое все. Уж не знаю, где она это берет. А спрашивать неудобно. Может, знакомые какие отдают. Все вещи дорогие, приличные. Хорошая женщина Татьяна Сергеевна, душевная.
— Так чего ж она тогда, семь лет назад, за тебя не заступилась?
— Она заступилась. Только никто ее не послушал. Не могли они ее послушать, возможности такой не было. Да ты сама все знаешь, я ж тебе рассказывала.
— Ну да. Помню. Что ж, держись, подруга… Что я могу тебе еще сказать? Нет, я бы точно дала, если б у меня были. Говорю же, мой меня круто прижал. Даже в Новый год никуда не едем. Господи, дался же мне этот Новый год!.. Нет, правда, когда такое было-то? Настраиваешься весь год на этот дурацкий праздник, а что выходит? Дома встречать, в семейном кругу перед телевизором? Какая мне, на фиг, радость от этого семейного круга? И тем более от телевизора? Да еще и домработницу, зараза, уволил.
Верка вздохнула тяжко, осела на стуле мягким кульком, запахнув на коленях полы норковой шубы. Потом встрепенулась, глянув на часы, подскочила резво:
— Все! Побежала я, Леська! Мне еще в магазин за продуктами заехать надо. Я ж теперь не просто сама по себе мужняя женщина, я еще и кухарка! Надо ужин готовить. Хотя кулинарка из меня, как из балерины шпалоукладчица… Не провожай, я сама за собой дверь захлопну.
Чмокнув Лесю в щеку и взмахнув полами легкой шубки, она вальяжно полетела через коридор к входной двери, как черная сытая моль. Леся смотрела ей вслед, улыбаясь, хорошая девка эта Верка! Верная подруга детства. Приходит, не забывает… Правда, она не дружить, а, скорее, самоутверждаться на ее фоне приходит, но все равно — хорошая. А кто не без греха? Приятно же осознавать, что кто-то в сто раз хуже тебя живет. Нормальное вполне женское чувство.
— Вер! Погоди, Вер! — неожиданно окликнула ее Леся.
— Чего? — уже у самой двери притормозила Верка, обернувшись.
— А мне сегодня нагадали, что у меня скоро все хорошо будет. Чтоб я жила пока, как трава под снегом, пригнувшись, а потом снег растает, и…
— … И все прямо с неба на тебя упадет? Прямо в руки? Богатый мужик тебя в этой съемной хате найдет и с чужим ребенком замуж возьмет? — неожиданно зло проговорила Верка, возясь с замком. Открыв дверь и ступив одной ногой в парадную, застыла на секунду, потом обернулась, произнесла грустно: — Дура ты, Леська, дура. И раньше дурой была. Тебя жизнь бьет, а ты все никак не поумнеешь. До сих пор в сказки веришь.
* * *
Вот так. Получила от подруги. Спасибо, утешила. И зачем приходила, спрашивается? Что, без Верки она не знает, что не шибко умна? Была бы умной, жила бы сейчас в законных невестках Хрусталевых, носила бы норковые шубки, как Верка, да на кризис бы с высоты своего благополучия так же красиво жаловалась. Хотя при чем тут?.. В той ситуации никакой ум ей вовсе бы и не пригодился. И вообще, хватит об этом думать! Столько уже думано-передумано, пролито горячих слез в одинокую ночную подушку, найдено объяснений и самой себе сомнительных оправданий. Вот именно, что сомнительных. Нет ей никаких оправданий. Что было, то было. От реального факта никуда не денешься, как сказал тогда свекор Алексей Иванович.
А как все хорошо тогда у них было! С Игорем жили — даже поругаться толком не умели. Так, подуются немного друг на друга из-за мелочовки. Она ему хорошей женой была. Не капризничала, в дела не лезла, денег сверх меры не просила, по подругам да по клубам без мужа — ни ногой, к свекру да к свекрови — с почтением. Чем не идеальная женушка? И к устою жизни семьи Хрусталевых быстро привыкла, хотя Саша и называла злобно этот устой холуйским. Вроде того — вся семья в холуйском жизненном ритме живет. Ну да, живет. Что в этом особенного? Не помешало же ей, однако, это обстоятельство в их семье своего сына оставить, а самой в Америку уехать, счастье искать. А Ильку они приняли и любили, как могли. И холуйские устои им не помешали.
Игорь каждое утро рано вставал, уезжал вместе с отцом в офис к Командору. Он там тоже при должности был, хоть и при маленькой — отвечал то ли за сигнализацию, то ли за видеонаблюдение, — Леся в тонкости его обязанностей не вникала. Ее задачей было — раньше Игоря с постели подскочить да на кухню спуститься, завтрак мужчинам сообразить. Она любила это утреннее время. За окном птицы поют, в открытое окно запах росы и медовых трав рвется, смешивается с ароматом кофе и сырных гренок. Игорь любил на завтрак сырные гренки. А Алексей Иванович яичницу на сале любил. И чтоб оно шкварчало на сковороде до темной корочки. А потом она выходила с ними на террасу, смотрела, как они идут по двору, садятся в машину, ждут, когда Командор из дома выйдет. С террасы усадьба Командора хорошо просматривалась. Специально так дом и строили в свое время, на взгорке, чтоб каждый уголок просматривался. Каждый кустик. Поначалу Лесе это странным казалось, а потом ничего, привыкла. Ну хочется человеку, чтобы вся его жизнь под чьим-то бдительным оком проходила, что здесь такого? Может, ему так спокойнее? Тем более бдительное око ему не чужое, оно в лице верного Алексея Ивановича представлено. А на приложенных к этому оку домочадцев можно и внимания не обращать.
