«Милая тетенька,
Наконец настало то время, которое вы столь ожидаете, но ежели я к вам мало напишу, то это будет не от моей лености, но от того, что у меня не будет время. Я думаю, что вам приятно будет узнать, что я в русской грамматике учу синтаксис и что мне дают сочинять; я к вам это пишу не для похвальбы, но собственно оттого, что вам это будет приятно; в географии я учу математическую; по небесному глобусу градусы планеты, ход их и пр…; прежнее учение истории мне очень помогло. Заставьте, пожалуста, Екима рисовать контуры, мой учитель говорит, что я еще буду их рисовать с полгода; но я лучше стал рисовать; однако ж мне запрещено рисовать свое. Катюше в знак благодарности за подвязку посылаю ей бисерный ящик моей работы. Я еще ни в каких садах не был, но я был в театре, где я видел оперу „Невидимку“, ту самую, что я видел в Москве 8 лет назад; мы сами делаем театр, который довольно хорошо выходит, и будут восковые фигуры играть (сделайте милость, пришлите мои воски). Я нарочно замечаю, чтобы вы в хлопотах не были, я думаю, что эта пунктуальность не мешает; я бы приписал к братцам здесь, но я им напишу особливо; Катюшу же целую и благодарю за подвязку.
Прощайте, милая тетенька, целую ваши ручки; и остаюсь ваш покорный племянник.
М. Лермантов»
«Милая тетенька» – это Мария Акимовна, мать Акима. Через год, когда приедет учиться Аким, он не узнает своего шумного и своевольного кузена.
«В Мишеле нашел я большую перемену, он был уже не дитя, ему минуло четырнадцать лет; он учился прилежно. M-r Gindrot, гувернер, почтенный и добрый старик, был, однако, строг и взыскателен и держал нас в руках; к нам ходили разные другие учители, как водится. Тут я в первый раз увидел русские стихи у Мишеля: Ломоносова, Державина, Дмитриева, Озерова, Батюшкова, Крылова, Жуковского, Козлова и Пушкина, тогда же Мишель прочел мне своего сочинения стансы К***; меня ужасно интриговало, что значит слово стансы и зачем три звездочки? Однако ж промолчал, как будто понимаю. Вскоре была написана первая поэма „Индианка“ и начал издаваться рукописный журнал „Утренняя заря“…»
За год, который Аким не видел Мишеля, произошли и другие перемены. Печальные. Умер гувернер Капэ. Это случилось довольно скоро после переезда в Москву – Капэ простудился, стал кашлять кровью и быстро сгорел от чахотки. Мишель горько оплакивал старого наполеоновского гвардейца. Десять лет они прожили бок о бок. Капэ научил его не только языку, фехтованию и верховой езде, он научил Лермонтова любить свободу и ненавидеть раболепие, отстаивать свою правду, защищать гонимых – французское свободомыслие дошло до тарханского мальчика из уст наполеоновского солдата. На события в той, постреволюционной, Франции Михаил Юрьевич смотрел глазами Капэ и годы спустя. Наполеон был для него окружен таким же ореолом славы, как и лорд Байрон. Капэ был честным, преданным, добрым. Иногда смешным. Например, по рассказам Акима Шан-Гирея, очень любил есть мясо молодых галчат и всячески рекомендовал это блюдо Мишелю. Мишель морщился и отказывался и называл деликатес из галчат падалью.
Вместе с Капэ умерла целая эпоха в жизни Лермонтова. Половина его жизни. В женском обществе в Тарханах Капэ заменял ему и деда, и отца. Бабушка на смерть француза смотрела спокойно и прагматично, она быстро нашла ему замену – Жана Пьера Жандро, французского эмигранта, из бывших при королевском дворе, закоренелого роялиста, уже старого, но еще галантного. Бабушкины знакомые этот выбор одобрили: хорошо воспитан. Мишель тоже его полюбил: старик был занятный. Лермонтов описал Жандро в своей поэме «Сашка», произведении частично автобиографическом. Мсье Жандро назван в поэме маркизом де Тэс:
Его учитель чистый был француз,
Marquis de Tess. Педант полузабавный,
Имел он длинный нос и тонкий вкус
И потому брал деньги преисправно.
Покорный раб губернских дам и муз,
Он сочинял сонеты, хоть порою
По часу бился с рифмою одною;
Но каламбуров полный лексикон,
Как талисман, носил в карманах он
И, быв уверен в дамской благодати,
Не размышлял, что кстати, что некстати.
Его отец богатый был маркиз,
Но жертвой стал народного волненья:
На фонаре однажды он повис,
Как было в моде, вместо украшенья.
Приятель наш, парижский Адонис,
Оставив прах родителя судьбине,
Не поклонился гордой гильотине:
Он молча проклял вольность и народ,
И натощак отправился в поход,
И наконец, едва живой от муки,
Пришел в Россию поощрять науки…
Увы! Мсье Жандро тоже прожил в доме Арсеньевых недолго. Он умер через год. И гувернером к Мишелю был нанят Федор Федорович Винсон, англичанин, который брал большие деньги. Но ему Лермонтов обязан знанием английского и приобщением к великой английской литературе. Уроки Винсона относятся уже к тому времени, когда Мишель поступил в благородный пансион. Возблагодарить стены этого учебного заведения стоит хотя бы потому, что там Миша Лермонтов начал писать стихи.
Благородный пансион. Двери Фортуны
В 1828 году Мишелю исполнилось четырнадцать лет. Лермонтову сильно повезло, что он родился 3 октября, а не 3 сентября. В последнем случае в пансион он вряд ли бы попал. А если бы он появился на свет 3 августа или даже 31 августа – то не попал бы на все сто процентов. Судьба? Судьба! «Опоздание» на месяц позволило ему проскочить в готовые захлопнуться двери Фортуны. Конечно, московский пансион смешно сравнивать с Царскосельским лицеем, где учился Пушкин. Хотя такие сравнения постоянно делаются. Лицей открылся в 1811 году, как раз за год до Отечественной войны. Царскосельский лицей был создан для детей аристократов, это было лучшее учебное заведение в стране. С замечательными учителями, с лучшей на тот момент методикой преподавания, с индивидуальным подходом к ученикам. Из Лицея выходили в высшие сферы, там воспитывались будущие государственные деятели. Программу этого учебного заведения разработал друг Столыпиных Сперанский, который мыслил по-государственному и знал, что первоклассных специалистов нужно пестовать с детства. Среди питомцев Лицея был не только поэт Пушкин, но и целая плеяда прославившихся впоследствии политиков, дипломатов, ученых.
Университетский благородный пансион был основан в 1779 году, и в нем первоначально также обучали детей из знатнейших семейств. В нем воспитывались Василий Жуковский, Александр Грибоедов, Владимир Одоевский, Дмитрий Фонвизин, Александр Тургенев и многие другие. Но время расцвета пансиона миновало. После Отечественной войны знатные семейства не слишком жаловали разрушенную Москву, детей они тоже предпочитали обучать в Петербурге. А в 1825 году пансион вызвал личное неудовольствие Николая I: многие его воспитанники оказались в рядах декабристов. Кто виноват? Система обучения: слишком много свободы. Николай Павлович посетил пансион в 1826 году, аккурат после казни пятерых декабристов, и тут же сменил все руководство – чтобы больше было порядка и меньше вольнодумства. Реформа в 1828 году, когда туда попал Миша Лермонтов, еще не обезобразила черты этого пансиона, но привилегий он лишился. Так в послевоенной Москве этот очаг знаний потерял популярность, и, созданный для воспитания высшей знати, пансион стал использоваться для обучения подрастающих дворян из семейств, не принадлежащих к высшему свету, московских и провинциальных, и последних было даже больше. Теперь провинциальная знать, мелкая для Петербурга, ездила «образовываться» в Москву. Родителями, думавшими о хорошем образовании детей, пансион ценился и за то, что был чем-то вроде приготовительного отделения Московского университета, то есть пансионеры без хлопот сразу переходили из одних учебных стен в другие – университетские. А те, что не желали учиться дальше, получали «стартовые» чины десятого – четырнадцатого классов и право производства в офицеры. В этом-то и была притягательность пансиона: молодой человек имел после него приличествующее положению в обществе образование и чин. Бабушка выбрала пансион, потому как чин Мишеньке будет обеспечен, а Лицей – далеко, да и как еще приживется там ее «захудалый» внук рядом с детьми вельмож, если он вообще туда попадет. Лучше не рисковать. Неудача 1827 года ясно показала: она была права, в Лицей Мишеньку точно бы не взяли.
