Книга Проклятие Лермонтова, страница 8. Автор книги Лин фон Паль

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Проклятие Лермонтова»

Cтраница 8

Биографы Лермонтова по-разному трактуют это признание автора устами своего героя. Добавив в «медкарту» Михаила Юрьевича к неизвестному недугу еще и тяжелую форму кори, они больше интересуются проявлениями «дурного» характера, которым поэт, оказывается, обладал с детства. И получается у них малолетнее злобное существо, «чистый демон», систематически побивающий камнями кур и злодействующий над мухами, как потом будет злодействовать над людьми, доводя их до слез и исступления. То есть из обычного детского баловства (а Миша Лермонтов рос балованным ребенком, баричем, к нему из-за болезней воспитательные меры в виде розги не применялись) выводится скверный характер, доставшийся, очевидно, от Юрия Петровича (страшного и худого человека, по Сперанскому). Упоминания же лермонтовского Арбенина о дворовых девушках, которые ласкали его в детстве и сказывали сказы о волжских разбойниках, и вовсе превращаются в чудовищную глупость вроде крепостного гарема, созданного для любимого Мишеньки по воле Елизаветы Алексеевны. И портрет рисуется соответствующий: избалованный, злобный, развратный барчук, тарханский демон.

На самом же деле все проще: Мишель был живым и очень впечатлительным ребенком и, конечно же, привык, что все его желания исполняют и все ему подчиняются. Ведь в первые годы жизни его окружали лишь крестьянские дети, и бабушка, как только он достаточно окреп, чтобы резвиться, собрала из этих ребятишек «потешное войско», велела построить «укрепления», которые ее Мишель мог бы брать. Само собой, в этих играх мальчик был командиром, а остальные обязаны были ему подчиняться. Ведь и эти дети были «вещами» Елизаветы Алексеевны, а не свободными людьми. Ее Мишелю нужно учиться властвовать – он и властвовал. Все шло по плану, когда свалилась эта новая напасть – корь. А потом – долгое, трудное выздоровление.

«О, южные горы…» Первая любовь. Предчувствие смерти

После болезни внук на несколько лет оказался прикованным к постели. Он словно бы снова вернулся в тот младенческий возраст, когда не мог ходить. Теперь ноги тоже плохо его держали: сказалось долгое лежание, развилась мышечная слабость. Француз Капэ, по совету бабушки, стал обучать Мишеля верховой езде, и внук скоро в этом преуспел. Преуспел он и в фехтовании, уроки коего тоже давал Капэ. Но, как поняла бабушка, в Тарханах она Мишеля на ноги не поставит. Елизавета Алексеевна терпеливо дожидалась момента, когда мальчик немного окрепнет, чтобы снова отвезти его на Кавказ. Если в первый раз воды чудесно его исцелили, то и теперь вернут силу его мышцам. Мишелю было уже десять лет, и эту поездку он запомнил навсегда. Более того, по этим детским впечатлениям он строил потом практически все свои воображаемые миры: Испания, Италия, Шотландия его ранних стихов – на самом деле все это Кавказ.

В 1825 году по весне Елизавета Алексеевна отправилась в Шелкозаводскую с Мишелем, его бонной Христиной Ремер, гувернером Жаном Капэ, доктором Ансельмом Леви, Мишей Пожогиным-Отрашкевичем (ровесником внука и родственником со стороны отца) и крепостными слугами из Тархан. С ними же – как говорили тогда, «поездом» – ехали и три дочери брата Алексея Алексеевича, кузины Мишеля.

Брать ванны решили на Горячих и Кислых Водах, то есть в Пятигорске и Кисловодске, где у Хастатовых имелись собственные дома. Это были турлучные (глинобитные на каркасе из жердей) постройки с камышовыми крышами, довольно неприглядные на вид, зато – вблизи целебных источников. Лечение шло хорошо. Мишель заметно окреп, загорел под южным солнцем, прогулки по окрестностям вернули силу его ногам. А пребывание в горной стране пробудило и воспоминания от прошлых поездок, так что теперь он вполне мог считать Кавказ своей родиной наряду с Тарханами и Москвой. Даже в большей степени родиной, чем Тарханы, и по вполне понятной причине: Кавказ на впечатлительного мальчика производил гораздо большее впечатления, чем природа Пензенской губернии. Рассказы о набегах горцев и кровавых сражениях тоже не могли не вызывать острого интереса. Ведь его двоюродная бабка жила в постоянной опасности от набегов, и он гостил у нее в Шелкозаводской.


Проклятие Лермонтова

Развалины на берегу Арагвы в Грузии

М. Ю. Лермонтов (1837)


Здесь все как-то сошлось – природа, история, нравы людей, и родство с этим миром он не мог не ощущать. Впрочем, и всякий поэт, приезжающий на Кавказ, оказывается в зоне притяжения Кавказа и любит его всей душой. Поэтом Мишель тогда еще не был, но перепады высот, темные ущелья, скалы, далекие снежные вершины, узкие дороги над пропастями, яркое бархатное небо, огромные звезды – все это не могло не оставить следа в его душе. Потому что душа у этого мальчика, еще не сочинявшего стихов, была душой поэта. Кавказ – лучшее, что могла подарить ему судьба, и худшее в то же время – потому что, поместив его счастливым летом 1825 года в район Пятигорска, она туда же отправила его и летом 1841 года – на погибель.

Летом 1825 года, на Кавказе, он впервые испытал первую влюбленность – в хорошенькую белокурую девочку, имени которой он не знал, а спросить постыдился. Об этой влюбленности он расскажет сам, в своих дневниковых записках. «Кто мне поверит, что я знал уже любовь, имея 10 лет от роду? Мы были большим семейством на водах Кавказских: бабушка, тетушка, кузины. К моим кузинам приходила одна дама с дочерью, девочкой лет девяти. Я ее видел там. Я не помню, хороша собою была она или нет. Но ее образ и теперь еще хранится в голове моей; он мне любезен, сам не знаю почему. Один раз, я помню, я вбежал в комнату; она была тут и играла с кузиною в куклы: сердце мое затрепетало, ноги подкосились. Я тогда ни об чем еще не имел понятия, тем не менее это была страсть, сильная, хотя ребяческая: это была истинная любовь: с тех пор я еще не любил так. О! Сия минута первого беспокойства страстей до могилы будет терзать мой ум! И так рано! Надо мной смеялись и дразнили, ибо примечали волнение в лице. Я плакал потихоньку, без причины, желал ее видеть; а когда она приходила, я не хотел или стыдился войти в комнату… Я не знаю, кто была она, откуда, и поныне мне неловко как-то спросить об этом: может быть, спросят и меня, как я помню, когда они позабыли; или тогда эти люди, внимая мой рассказ, подумают, что я брежу; не поверят ее существованию – это было бы мне больно! Белокурые волосы, голубые глаза, быстрые, непринужденность – нет; с тех пор я ничего подобного больше не видел, или это мне кажется, потому что я никогда так не любил, как в этот раз».

Мариам Вахидова, ничтоже сумняшеся, расшифровывает кавказскую незнакомку как… черкешенку. Ну а что вы хотите? Если сам Михаил Юрьевич у нее – сын Бейбулата, так и первая любовь – из тех же краев, «голос крови» называется. Потом, после смерти Лермонтова, нашлись претендентки занять это место первой любви. И среди них – Эмилия Клингенберг, к тому времени жена… Акима Шан-Гирея. Она, ровесница Лермонтова, упорно твердила, что именно ее, белокурую и синеглазую красавицу девяти лет, видел тогда десятилетний Мишель. Судьба? О, судьба, судьба… если бы это точно было правдой. А правды не знает никто. Просто прекрасный образ, связанный с Кавказом…

Что же касается семейства Шан-Гиреев, то здесь, на Кавказе, Мишель познакомился с этими людьми, которые навсегда войдут в его жизнь. Шан-Гиреи в этот же год переедут, поддавшись уговорам Елизаветы Алексеевны, с опасного Кавказа в безопасную Апалиху, вблизи Тархан. А пока будут обустраиваться на новом месте, Арсеньева возьмет их в свой дом. Бабушка очень рассчитывала на то, что у Мишеля, наконец, появятся друзья его круга и почти его возраста. Аким (или Еким, как писал его Лермонтов) – младше на четыре года. Впервые он увидел Мишеля на Кавказе, и тот запомнился Акиму Шан-Гирею как смуглый мальчик, «с черными блестящими глазками, в зеленой курточке и с клоком белокурых волос надо лбом, резко отличавшихся от прочих, черных как смоль». Лермонтову шел одиннадцатый год, Акиму – седьмой. В смысле хронологии искать у Акима Павловича точности не стоит: ранние воспоминания смешались у него в один бесконечно длинный год, хотя прошло их, наверное, три. Мишель очень сблизился и с матерью Акима Марией Акимовной, которую называл «тетенькой», и ее мужем, «дяденькой» Павлом Петровичем.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация