Пятого октября войска прибыли в Черкасск, городок в низовьях Дона, где был устроен склад для хранения припасов, предназначавшихся для похода в следующем году. В Черкасске полки Гордона и Лефорта стояли неделю и затем двинулись в путь.
Из Черкасска Петр отослал письмо руководителю Посольского приказа Льву Кирилловичу Нарышкину с повелением отправить послание к цесарю (австрийскому императору) с просьбой прислать инженеров, умеющих делать подкопы и взрывать мины: «Для Бога к цесарю вели отписать с прошением о инженерах и о иных мастерах, чтобы к весне хотя б 6 человек, а хорошо б 10. И буде поопасутся отпуску, и ты вели в грамоте доложить, что по окончании того лета, в котором они призваны будут, не задержав, им будет свобода»
. Как видим, царь уже тогда был озабочен планами кампании следующего года. Он не сомневался в том, что новая война завершится к лету, и надобность в инженерах отпадет. Петр умел извлекать уроки из допущенных ошибок. Он держал в голове неудачные попытки сделать бреши в крепостных стенах, неудачно взорванные мины, которые не причинили никакого вреда неприятелю, но навредили его собственным войскам, и понимал необходимость в квалифицированных специалистах.
Путь от Черкасска до Валуек оказался крайне тяжелым — неожиданно грянули морозы, пошел снег. Из «Дневника» Гордона явствует, что даже ему, генералу, довелось испытать неудобства пути. 16 октября он занес в «Дневник»: «Была очень неприятная холодная погода. Несколько дней меня мучила простуда. Когда я лег спать, я почувствовал себя совсем плохо. Всю ночь у меня был чрезвычайный жар, а под утро пот. Несмотря на то, я встал, потому что у меня никого не было, кому бы я мог поручить распоряжение обозом и маршем». 17 октября: «Рано пошли мы далее, но была очень дурная погода со снегом, градом и ветром прямо в лицо. Около 10 часов я почувствовал себя так нездоровым, что был более не в состоянии сидеть на лошади; я слез и лег в свою повозку».
Об этом же сообщал и Лефорт брату Ами: «Возвращаясь, мы провели тринадцать недель в степях, где страдали от больших холодов и снега». Во время отступления Лефорт упал с лошади и сильно ушиб бок о камень; началась болезнь, оказавшаяся мучительной и преследовавшая его до конца жизни.
Отступать приходилось по безлюдной, безлесной и безводной степи. Войска были лишены воды и возможности обогреваться кострами в ночные часы. Вместе с армией лишения переживал и Петр. Лишь 1 ноября армия подошла к первому населенному пункту — Валуйкам. Далее путь был не столь тяжелым — войска двигались по обжитым местам, вдоль сел и городов. Только теперь Петр покинул армию и поспешил в Москву.
В письмах царя московским приятелям в октябре—ноябре 1695 года, когда неудача похода стала очевидной, читатель не найдет никакой информации о событиях под Азовом. Царь ограничивался упоминанием, что генералы Головин, Гордон и Лефорт пребывают «в добром здоровьи». Лишь в письме к Ф.М. Апраксину, отправленном из Москвы в Архангельск, Петр впервые известил корреспондента о неудаче первого Азовского похода, причем лапидарным текстом без каких-либо подробностей, но в ироническом ключе: «По возвращении от невзятия Азова, с консилии господ генералов, указано мне к будущей войне делать галеи (галеры. — Н.П.), для чего удобно быть шхинтимерманом всем от вас сюды». Речь шла об отправке корабельных мастеров из Архангельска в Москву. Это было первое проявление заботы о построении в Воронеже военных кораблей, необходимых для блокады Азова с моря и взятия крепости. Таков был еще один урок, извлеченный из неудачи первого Азовского похода.
Мысль о создании флота созрела у Петра еще во время возвращения войск из-под Азова. 21 октября он писал Виниусу: «Пожалуй, о каторжных мастерах не забудь»
.
Двадцать второго ноября 1695 года состоялось торжественное вступление армии в Москву. Его описал И.А. Желябужский: «Ноября в 22 день, в пятницу, государь царь и великий князь Петр Алексеевич всея Великие и Малые и Белые России самодержец изволил из Коломенского идти к Москве с ратными людьми и шел по каменному большому мосту и пришел во дворец (в Кремль. — Н.П.) с полками. Перво пришел генерал Петр Иванович Гордон, за ним государь и весь его царский сингклит. А перед сингклитом вели турчанина (пленного. — Н.П.) руки назад: у руке по цепи большой; вели два человека. А за ним шли все полки стрелецкие. И пришед, стали строем на дворце. А государь изволил идти в свои царские чертоги, а за ним пошли все генералы и все начальные люди. И всех начальных людей государь пожаловал к руке и службу их милостиво похвалил. А объявлял их, начальных людей, боярин князь Петр Иванович Прозоровский, что генералы Петр Иванович Гордон, да Автамон Михайлович Головин, да Франц Яковлевич Лефорт под Азов ходили и оный с людьми и с пушками взяли (? — Н.П.) и со всяким мелким ружьем. И того ж часа государь изволил идти со всеми ратными людьми в Преображенское строем».
Нельзя не отметить оговорку Желябужского — то ли случайную, то ли намеренную: он извещает о взятии Азова, в то время как крепость осталась в руках у турок. Возможно, что в первые дни по вступлении войск в Москву был распущен слух о том, что Азов был взят.
Третьего декабря 1695 года царь весело отпраздновал возвращение из похода. Произошло это в доме Франца Лефорта, несмотря на то, что хозяин был нездоров. «…В прошлый вторник его царское величество Петр Алексеевич оказал мне честь и обедал у меня со всей знатью, — извещал Лефорт брата Ами. — Много стреляли из пушек и много было разной музыки. После ужина танцевали допоздна».
Так закончился первый Азовский поход. Его неудачу не смогли компенсировать успешные действия армии Б.П. Шереметева, овладевшего четырьмя нижнеднепровскими крепостями, в число которых вошел Казы-Кермень.
Глава пятая.
ВЗЯТИЕ АЗОВА
Едва ли не главная причина неудачи первого Азовского похода состояла в отсутствии флота, способного обеспечить полную изоляцию крепости со стороны моря. Другая причина, не менее важная, заключалась в том, что среди осаждавших не нашлось опытных инженеров — минеров, умевших руководить устройством подкопов и закладыванием мин. Опыт показал также наличие серьезного недостатка в организации управления войсками: наличие сразу трех командующих не обеспечило надлежащего взаимодействия между корпусами.
Здесь уместно отметить одну особенность поведения царя во время войн, причем как в начале своей военной карьеры, когда Петр еще не приобрел достаточного опыта, так и в конце ее, когда его полководческое дарование раскрылось в полной мере: он не возлагал на себя обязанностей главнокомандующего, хотя, находясь на театре военных действий, фактически выполнял его функции. Во время первого Азовского похода Петр номинально выступал в скромной роли «бомбардира», предоставив трем командующим корпусами руководить операциями. Это, однако, не означало, что царь уклонился от ответственности за постигшую неудачу, взвалив вину за поражение на плечи командующих корпусами. Он и впоследствии, во время тяжелых поражений русской армии — и под Нарвой в 1700 году, и на берегах Прута в 1711 году, — ни разу не взваливал вину на других: ни указы, ни источники эпистолярного характера не содержат ни одного упрека царя в адрес номинальных главнокомандующих. Неудача под Азовом не являлась исключением: «бомбардир Piter» определял общие задачи операции по осаде Азова, предоставив право решения их главнокомандующим. Точнее, он определял стратегию, не вмешиваясь в тактику. И хотя действия главнокомандующих не всегда были безупречными, он не осуждал их за промахи.
