— Вы рассказали полиции о своих подозрениях? — предположил отец.
— Забавно, не правда ли? — девушка грустно улыбнулась. — Я сама спровоцировала закрытие отеля. Кто знает, сколько еще времени понадобилось бы полицейским, чтобы понять, что все дело в «Замке»?
— А вы уверены, что дело в нем? — спросил я.
Она посмотрела на меня.
— Мне так кажется, — её голос звучал неуверенно, но все же она закончила свою мысль. — Иногда я думаю, что этот дом проглатывает людей, — она передернула плечами, но потом, словно опомнившись, улыбнулась и добавила. — Но это лишь глупые женские фантазии. Вы ведь здесь не за тем, чтобы слушать подобную ерунду. Давайте я лучше расскажу вам историю отеля. Вам знакомо имя Германа Вебстера Маджетта?
Я впервые слышал это имя, и по выражению лиц Димы и отца догадался, что и они тоже его не знают. Видимо, это поняла и Патрисия, потому что, не став дожидаться ответа, задала другой вопрос.
— А как насчет Генри Говарда Холмса?
Когда она назвала второе имя, что-то шевельнулось в моей памяти. Я был уверен, что раньше где-то уже слышал его, но никак не мог припомнить, где именно. Я посмотрел на отца и по его нахмуренным бровям и сосредоточенному взгляду понял, что ему оно говорит гораздо больше, чем мне.
— Немного, — ответил папа.
— Что ж, тогда я расскажу вам о нем, — девушка встала и подошла к камину. Теперь она стояла к нам спиной. Её голос звучал спокойно, хотя вещи, о которых она рассказывала, были не для слабонервных. — Герман Маджетт родился в крошечной нью-гемпширской деревушке в 1861 году. У него было непростое детство. Насколько известно, он с ранних лет подвергался насилию в семье, и это оказало немалое влияние на всю его последующую жизнь. Когда он вырос, то поступил в Мичиганский университет, и, окончив его в 1884 году, получил медицинский диплом, — Патрисия вещала без интонаций, как преподаватель, читающий лекцию студентам. Она лишь перечисляла факты, не давая им никакой оценки. — К тому времени он уже был закоренелым мошенником. Маджетт наловчился надувать страховые компании. Он открывал страховку на какое-нибудь лицо, а потом добывал труп, заявлял, что это и есть застрахованный, и таким образом получал деньги. Естественно, успех зависел от умения разжиться мертвым телом. Однако Маджетт вполне успешно справлялся с этой задачей. В 1886 году он переехал в этот город и сменил имя на Генри Говарда Холмса. Здесь ему удалось найти работу фармацевта, — при этих словах Патрисия кивнула в сторону окна, за которым виднелась подсвеченная неоном вывеска аптеки. — Хозяйкой аптеки была пожилая вдова, которая несколько месяцев спустя таинственным образом исчезла, успев завещать Холмсу свое дело. Будучи опытным жуликом, он без труда выуживал крупные суммы у доверчивых людей. Присовокупив к этим деньгам доходы от других афер, он в 1890 году выстроил на участке земли напротив аптеки великолепный трехэтажный особняк и назвал его «Замком». Здесь он замучил и убил не один десяток людей, прежде чем его поймали и осудили, — при слове «здесь» она повернулась к нам и развела руки в стороны, показывая, что имеет в виду именно это место.
В наступившей тишине было слышно, как потрескивают дрова в камине. Но, несмотря на идущей от них жар, мне вдруг стало холодно. Я вспомнил, где раньше слышал это имя. Генри Говард Холмс был первым официально зафиксированным маньяком-убийцей в этой стране. Насколько я помнил, на его счету двадцать семь убийств, и это только те, в которых он признался. Неофициальные источники утверждали, что их было не менее двухсот тридцати. Мне стало не по себе от мысли, что я сижу в доме, который этот сумасшедший многие годы использовал как лабораторию для своих чудовищных опытов. Теперь мысль о том, что этот дом проглатывает людей, больше не казалась мне такой уж нелепой.
— В конце концов, — возобновила рассказ Патрисия, пропустив при этом часть про те зверства, которые когда-то творились здесь, — Холмс был арестован и в 1896 повешен году в Филадельфии. С тех пор «Замок» пустовал.
— Как же он оказался у вас? — поинтересовался отец.
В ответ Патрисия невесело усмехнулась.
— Возможно, вам это покажется ужасным, но Холмс был моим троюродным прадедом. Ветвь нашей семьи пошла от его кузена, который считался вполне нормальным человеком.
— Не повезло, — пробормотал Дима с сочувствием, но девушка пропустила его слова мимо ушей.
— Вы считаете, то, что происходит сейчас, как-то связано с прошлым дома? — задавая вопрос, я старался, чтобы мой голос звучал иронично, но, честно говоря, мне это не очень-то удалось.
— Не знаю, — ответила она после секундного раздумья. — Разве такое возможно? — Патрисия спросила это с надеждой в голосе, как если бы рассчитывала, что мы её переубедим.
— Где он расправлялся со своими жертвами? — по-деловому поинтересовался отец. Мы все вздрогнули от звука его голоса, таким громким он вдруг показался.
— Я слышала, здесь полно секретных проходов и лазов. Некоторые комнаты звуконепроницаемые, это я знаю точно. К тому же говорят, что Холмс оборудовал номера газовыми трубами и плотно прилегающими дверями, которыми он управлял при помощи контрольной панели в своем подвальном кабинете. Поговаривали, что в этом доме есть потайные лестницы, фальшивые стены и тайные проходы. Со второго и третьего этажа в подвал были проложены желоба. А еще в подвале находились большая вивисекторская лаборатория с крематорием и кислотными ваннами, — голосом опытного экскурсовода оповестила нас хозяйка отеля. Закончив свою речь, она отошла от камина, уселась обратно в кресло и уже будничным голосом добавила. — Впрочем, это только легенды. Лично мне не удалось найти даже входа в этот знаменитый подвал.
— А вы искали? — полюбопытствовал я.
— Конечно. Если бы мне удалось его найти, там можно было бы открыть неплохую экспозицию. Это привлекло бы людей, — она тяжело вздохнула. — Но что теперь об этом говорить!
— Что ж, — отец поднялся на ноги, — спасибо за интересную историю. У вас должно быть полно дел, так что мы, пожалуй, пойдем к себе.
— Да, разумеется, — немного рассеянно ответила девушка.
Я видел, Дима предпочел бы не уходить, но отец хотел остаться с нами наедине, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию. В свете открывшихся фактов я посчитал это неплохой идеей, поэтому пошел за ним следом, подав брату знак, чтобы он не отставал.
Мы собрались в комнате отца. Она почти во всем напоминала мою, исключение составляла лишь цветовая гаммы. Здесь преобладали желтые и оранжевые тона. И, конечно, картина, расположенная над кроватью, была другой, хотя на ней тоже изображалась женщина. На этот раз это была девушка с огромным кувшином в руке. Но эта картина не вызвала у меня тех эмоций, что полотно в моей комнате, поэтому я лишь мельком взглянул на неё.
Дима сразу повалился на кровать, и, заложив руки за голову, уставился на балдахин. Я сел в одно из кресел, скрестив ноги и ожидая, что скажет отец. Прежде чем заговорить, он некоторое время просто стоял и смотрел в окно.
