– Ой, мамочки, – только и сказала она.
Потом пришел дедушка, расцеловал нас всех, и они с отцом потащили стиральную машинку вверх по лестнице. Они долго крякали и пыхтели, пока, наконец, не установили машинку на террасе над гаражом и подключили ее. Дедушка умел подключать что угодно, так как раньше работал монтером телефонных линий. Он мог взобраться на столб быстрее всех в своем отделе, и за тридцать лет пропустил всего один день работы. Представив, как дедушка карабкается по столбу, я вспомнил, что он, как и отец, отлично танцует. Этим дед и пленил бабушку, поразив ее своими вальсами и свингами. Он женился на ней после того, как первый муж бросил ее с двумя детьми – дядей Джо и тетей Шарлоттой. Дедушка был готов взять женщину «с прицепом», что по тем временам было редкостью, говорила бабушка. Вскоре родился мой отец, а за ним и тетя Кристина.
Мы все вместе пошли поплавать, а после обеда сели играть в карты. Бабушка спросила про мое ожерелье из ракушек пука. Теперь мне уже казалось, что все это случилось во сне или давным-давно, в другом временном измерении.
– Я нашел эти ракушки там, где катался в трубах, – объяснил я. – Кто-то из местных сплел ожерелье.
– Судя по всему, они молодцы, – заметила она. – Да, это Мексика.
На десерт были яблоки, привезенные из Калифорнии кем-то из многочисленных гостей, которых бабушка с дедушкой принимали каждый месяц. Отцу попался червяк, что привело бабушку в восторг.
– Отлично, Нори! Теперь мы можем быть уверены, что в них нет пестицидов, – сказала она.
После карт бабушка уселась писать «Отчет по Мексике» – письмо с новостями, которое она отсылала раз в месяц всей родне. Правда, папин друг Боб Бэрроу и моя мама говорили, что отчеты надо бы писать дедушке: его редкие письма были гораздо интереснее. А Эл говорил, что по стилю дедушка близок к Хемингуэю.
Той ночью я спал на мягком матрасе, и это было настоящее наслаждение. Я ночевал в отдельной комнате, слышал жужжание насекомых и шастанье зверей, и мне нисколько не было страшно.
А на сладкое отец приготовил мне сюрприз. На следующий день мы поехали в аэропорт, и я увидел, как по трапу сходит Крис Рохлофф, мой приятель из Топанги.
– Ты купил ему билет? – изумился я.
– Ну, ты же говорил, что скучаешь по своим друзьям.
Нас с Крисом каждый день возили на серфинг в Сайюлите на дедушкином оранжевом джипе. Пока мы натирали доски воском, дед заказывал ostras
[43] в единственном на всю округу ресторанчике. Официант записывал заказ, снимал рубашку и отправлялся на своей лодке к скалистому мысу. А когда мы возвращались после серфинга, устрицы уже дожидались нас под palapa
[44].
Теперь я наконец мог резвиться и кататься на серфе с приятелем, а не с отцом, и от этого почувствовал вкус настоящего веселья. Никто не заставлял меня снова и снова седлать волны. Особенно я любил, когда мы с Крисом просто болтались в море, порой пропуская хорошие волны, и придумывали собственный «серферский язык», со словечками вроде «крутьвандо» и «волноволосня».
Как-то раз мы все вчетвером поехали на осликах к водопаду и устроили конкурс – кто быстрее проплывет под водопадом и обратно. Это было нелегко: течение упорно сносило пловца к камням и тянуло к порогам, расположенным чуть ниже заводи. После того как отец с дедом явно поддались нам с Крисом, объявив ничью, папа нырнул с вершины водопада. Я видел, что Ролхофф боготворит его, и гордился этим. «Как жаль, что у нас была всего неделя», – подумал я, когда мой товарищ сел в самолет и полетел домой.
Глава 17
Я смотрел на место…
…катастрофы откуда-то сверху и видел себя и Сандру под крылом самолета. Мы примерзли друг к другу. Обледенелый комок. Заиндевелые волосы. Посиневшие губы. Я не сразу осознал, что это сон. Чувство было такое, что я все плыву и плыву вверх и никак не могу добраться до поверхности. Мне не хватает кислорода. Последний глоток воздуха застревает у меня в горле.
Я сдаюсь на милость теплой воды и опускаюсь на дно. Приземление мягкое – будто камень упал на выложенный подушками пол. Там безопасно, уютно и наконец-то не холодно.
Все это я видел словно бы из-за пределов собственного тела и в конце концов понял, что нужно выдернуть себя из сна. «Пошевели рукой, подними голову», – я старался изо всех сил, но тщетно. Вместо этого я начал продираться сквозь сгустки клея. Я был как пьяный, с трудом координировал движения. Меня неодолимо притягивало уютное, заманчивое, мягкое дно.
– Нет. Вставай! – приказал я себе.
Я резко дернулся. Веки чуть приоткрылись и под давлением сжатого воздуха тут же закрылись опять.
Потом зашевелились пальцы. Да, они все-таки шевелятся. А вдруг мне это только кажется: я сплю и вижу сон, в котором сплю и вижу сон? Нет, и впрямь шевелятся. Но блаженная пустота затягивает меня в пещеру, откуда веет теплом. Я сопротивляюсь пленительному сну, пытаясь вновь двигать пальцами.
Я разлепил одно веко. Свет. Белизна. Прохлада. Но вот опять меня окутывает темное тепло. Спокойной ночи.
Я мысленно приказываю себе растопырить пальцы. «Сделайте «вилочку». Локоть, разгибайся. Локоть, разгибайся! Да разгибайся же!»
Рука потянулась вверх. Но ведь сейчас она заденет крыло! Сверху я вижу, что все это мне просто снится. «Дотянись, – подстегиваю я себя. – Вдарь по крылу!»
Мои пальцы ударяются о металл.
«Разлепи веки. Любым способом». Я напрягаю мышцы пресса. Мышцы лба.
Веки разъединились, а рука задела металлическую крышу. Все было как в тумане, и я рванулся к свету. «Не смей закрывать свои чертовы глаза, Оллестад», – говорил я себе.
Тело мое извивалось, словно пыталось выжать из себя все соки. Я лежал на снегу. Веки стряхнули с себя остатки липкой паутины сна. Я увидел снег, дерево и крыло. Теперь вокруг было немного темнее, и паника усилилась: уже вторая половина дня, потом придет ночь, и – прощай, надежда.
Ужас, который я пережил, наблюдая во сне собственную смерть, обострил мое восприятие. Искореженное тело отца, вытекшие мозги пилота, рана на лбу у Сандры – все эти картины разом обрушились на меня. Захотелось скользнуть обратно под крыло и пожелать доброй ночи этому жестокому аду.
– Продолжай бороться, Оллестад, – прогудел голос у меня в голове. – Продолжай двигаться.
Я крикнул под крыло:
– Просыпайся!
Сандра не пошевелилась.
Я засунул руку под крыло и принялся отчаянно тормошить Сандру.
– Вставай! Нельзя спать!
– Норман?
– Подъем!
– Норман, я устала. Очень устала.
