– Видимо, Чарльз испугался, что из-за поцелуя украдкой ты втянешь его в дворцовый переворот, как тогда.
Надо же – я уже успела позабыть о своем коротком мятеже – уж очень быстро его подавили. Когда лорд-канцлер и придворный книжник решили добавить всем школьникам в Сивике дополнительный час ежедневно на изучение Священного писания, я взбунтовалась. Мы и так уже мучались по два часа в неделю, зазубривая бессвязные отрывки, не имевшие для нас никакого смысла. О дополнительном часе ежедневно, на мой взгляд, не могло быть и речи. В мои четырнадцать лет, мне было чем заняться – и, как оказалось, многие придерживались того же мнения. У меня были сторонники! Я возглавила восстание, притащила всех бунтовщиков в Зал церемоний и прервала важное заседание кабинета министров, на которое в тот день собрались лорды со всего королевства. Я потребовала отмены решения, пригрозив, что иначе мы вообще не станем ходить в школу. Возможно, заявила я, мы сделаем даже кое-что похуже.
Отца и вице-регента все это поначалу лишь повеселило, зато лорд-канцлер и королевский книжник пришли в неистовство. Я ловила на себе их негодующие взгляды. Когда отец отсмеялся, меня на месяц заперли в моей спальне, прочие повстанцы-школяры тоже были наказаны, хотя и не так строго. Мой бунт был подавлен в самом зародыше, решение отменено не было, но мою отчаянную дерзость долго еще обсуждали шепотом. Одни называли меня бесстрашной, другие глупой. Так или иначе, многие министры с той поры поглядывали на меня с опаской, а значит, месяц заточения в комнате окупил себя в полной мере. Приблизительно тогда каждый мой шаг стали жестко контролировать. Мать долгими часами обучала меня царственным манерам и придворному этикету.
– Бедняжка Чарльз. Твой отец и правда с ним что-нибудь сотворил бы, даже за один поцелуй?
Я пожала плечами. Этого никто не мог знать. Но репутация короля была достаточно устрашающей, чтобы все мальчики держались от меня на безопасном расстоянии.
– Не огорчайся. Придет и твое время, – уверила Паулина.
Да. Придет. Я улыбнулась. Теперь я сама была хозяйкой своей судьбы – я, а не клочок бумаги, обручивший меня с морщинистым принцем. Я, наконец, освободилась от всего этого. Я ускорила шаг, размахивая корзиной с сырами. На сей раз я вздохнула с удовлетворением. Сейчас больше чем когда-либо, я была уверена, что правильно поступила, совершив побег.
До самого постоялого двора мы шли в тишине, каждая размышляла о своем – нам было так же хорошо молчать вместе, как и болтать друг с другом. Донесшиеся издалека звуки поминовения застали меня врасплох – странно было слышать молитву утром, но, может быть, в Терравине свои традиции. Паулина же так погрузилась в свои мысли, что, казалось, ничего не слышала.
Я тебя разыщу…
В самом дальнем краю…
Я тебя разыщу.
* * *
Сдавшись под натиском наших уговоров, Берди, наконец, стала поручать нам и другую работу помимо вылазок за покупками. Я старалась изо всех сил, не желая прослыть бесполезной неумехой и белоручкой, хотя, говоря по правде, на кухне от меня было мало толку. В цитадели меня близко не подпускали к буфетной, не позволяли дотронуться даже до овощечистки. Я в жизни не крошила лук, но понадеялась на то, что сноровка в обращении с кинжалом поможет мне справиться с таким простым заданием.
Однако я ошибалась.
Спасибо еще, что никто не поднял меня на смех, когда скользкая белая луковица пулей пролетела через всю кухню и ударила Берди пониже спины. Та, не моргнув глазом, подняла снаряд с пола, ополоснула в корыте и перебросила мне. Мне удалось одной рукой поймать и удержать предательницу, удостоившись кивка от Берди, который принес мне огромную радость (в чем я никому не призналась).
У Берди все было устроено просто, без каких-либо излишеств, и вскоре после резки овощей нам доверили прибираться в комнатах для гостей. Всего комнат было шесть, не считая нашего домика с протекающей крышей и бани для постояльцев.
По утрам Паулина и я подметали и мыли полы в незанятых комнатах, взбивали тощие матрасы, расстилали на прикроватных столиках чистые салфетки, а под конец раскладывали веточки пижмы на подоконниках и матрасах, чтобы отпугнуть насекомых и паразитов – особенно тех, кто прибывал сюда вместе с путниками. Номера были обставлены просто, но уютно, запах пижмы радовал, а поскольку комнаты обычно не пустовали, работа занимала всего несколько минут. Однажды Паулина засмотрелась на то, с каким рвением я исполняю свои нехитрые обязанности. «Вот бы тебя допустили к этой работе дома, в цитадели. Там всегда было много немытых полов».
Как мне хотелось, чтобы мне позволили выбирать, чем заняться. Как я жаждала, чтобы родители поняли: меня замучили бесконечные уроки того, что, по их мнению, подобало знать дочери короля, а у меня совсем другие интересы. Попытки обучить меня кружевоплетению неизменно заканчивались беспорядочно перепутанными нитями, не годящимися даже для рыбной ловли, и тетушка Клорис обвиняла меня в том, что я нарочно отвлекаюсь. А когда я признавала ее правоту, это бесило ее еще сильнее. Признаюсь, это искусство даже могло бы заинтересовать меня, если бы его преподавали мне не насильно. Казалось, никого не интересуют мои наклонности или способности. Я чувствовала себя куском сыра, который засунули в дальний угол покрываться плесенью.
Кратковременные компромиссы только сильнее раздражали меня. Помню, как мать, обратив внимание на мою склонность к языкам, предложила мне поднатаскать в диалектах Морригана братьев и нескольких младших кадетов. Некоторые из этих диалектов особо сложны, это почти самостоятельные языки, так мало у них сходства с наречием, на котором говорят у нас в Сивике. Но даже этой небольшой поблажке вскоре положил конец королевский книжник, после того, как в один прекрасный день я поправила его ошибку в диалекте горной провинции Сиенсы. Книжник заявил королеве, что он и его помощники лучше меня справятся с преподаванием. Может, хоть здесь, на постоялом дворе, я найду применение своим способностям, разговаривая с приехавшими издалека постояльцами на их языках.
С мытьем пола и уборкой я справлялась легко, а вот другие работы давались с трудом. В цитадели я видела, как служанки легко, одной рукой вращают стиральные барабаны. Первая попытка – и мне прямо в лицо плеснула грязная мыльная вода, потому что я забыла закрепить защелку. Паулина изо всех сил старалась удержаться от смеха. Развешивать белье на просушку оказалось не проще, чем стирать. Когда я развесила полную корзину простыней и отошла, чтобы полюбоваться своей работой, налетевший ветер сорвал их с веревки, а деревянные прищепки испуганными кузнечиками разлетелись во все стороны. Каждый день работы по хозяйству приносил новую боль в новых местах – болели то плечи, то икры, даже кисти рук, непривычные к выкручиванию, отбиванию, отжиму. Простая жизнь в маленьком городке оказалась совсем не так проста, как я представляла, но я была полна решимости научиться всему. Если жизнь при дворе и научила чему-то меня нужному, так это выносливости.
Вечерами работы было особенно много, таверна была полна горожан, постояльцев, рыбаков, пришедших отдохнуть и скоротать время с друзьями. Их ждала похлебка или жаркое, веселый смех, а иной раз острое словцо Берди, над которым дружно хохотала вся таверна. Главным, что привлекало гостей, была простая, но вкусная и сытная еда. Летом число постояльцев всегда увеличивалось, а поскольку приближался ежегодный Праздник Избавления, народу в городке было вдвое больше обычного. Уступив настойчивым просьбам Гвинет, Берди признала, наконец, что и в обеденном зале лишние руки не помешают.
