– Вам что-то известно?
– Мне? Мне совсем ничего не известно. Как вы знаете от Паулины, я теперь простая беглянка. У меня не осталось никаких связей с королевской короной.
– Существует много видов знания.
Ну вот, опять он о том же. Я тряхнула головой.
– Я не…
– Поверьте в свои дары, Арабелла, какими бы они ни были. Иногда дар требует великой жертвы, и все же невозможно бесконечно отворачиваться от него – как невозможно заставить свое сердце не биться.
Мое лицо окаменело. Я не позволю давить на себя.
Мой собеседник откинулся на спинку кресла, непринужденно закинул ногу на ногу – совсем не благочестивая жреческая поза.
– Вы знали, что гвардия выступила в поход по верхней дороге? – спросил он. – Двухтысячное войско движется к южным границам.
– Сегодня? – я не смогла скрыть удивления. – Во время святых дней?
Он кивнул.
– Сегодня.
Я отвернулась и стала водить пальцем по завитку на резном подлокотнике. Это не простая ротация войск. Переброска такого количества военных, тем более в дни торжеств, не требовалась, если только речь не шла о реальной угрозе. Я припомнила, что говорил мне Вальтер. Налетчики творят настоящий разбой на границах. Но он сказал и другое. Мы их сдержим. Как всегда.
Вальтер был полон уверенности. Разумеется, переброска войск не более чем превентивная мера. Не более чем демонстрация силы, как называл это Вальтер. Количество и время были необычными, но учитывая, что отцу важно не уронить достоинства перед Дальбреком, он мог решиться на то, чтобы погрозить всем своей мощью, как кулаком. Две тысячи воинов – это убедительный кулак.
Я встала.
– Итак, я могу взять книгу?
– Да, – ответил жрец с улыбкой.
И это все? Просто «да»? Он подозрительно сговорчив. Ничто не дается нам даром. Я подняла бровь.
– Так на чем мы остановимся?
Тонкая усмешка исчезла с его губ. Он встал, посмотрел мне в глаза.
– Если вы о том, намерен ли я доложить о вашем присутствии, я отвечу отрицательно.
– Почему? Вас могут обвинить в измене.
– То, в чем призналась мне Паулина, не подлежит разглашению – тайна исповеди. Вы же ни в чем не признались кроме того, что зашли за книгой. А я видел принцессу Арабеллу лишь много лет назад, крикливым младенцем. Должен заметить, с тех пор вы несколько изменились, разве что голос такой же звонкий. Никто не поверит, что я мог бы вас узнать.
Я осторожно улыбнулась, все еще пытаясь разгадать его.
– Но почему так?
Усмехнувшись в ответ, жрец сморщил лоб.
– Семнадцать лет назад я держал в руках плачущего младенца, девочку. Я поднял ее, молясь богам о том, чтобы они защищали и хранили ее, и поклялся, что буду делать то же. Я не глуп. Я держу слово, данное богам, а не людям.
В нерешительности я смотрела на него, не зная, что сказать. Истинный святой, преданный богам?
Положив мне руку на плечо, он повел меня к двери, предложил обращаться к нему, если мне захочется посмотреть другие книги. Уже в коридоре он шепнул мне на ухо: «Я ничего не расскажу об этом другим жрецам. У нас с ними могут разойтись представления о том, что такое верность. Вы меня понимаете?»
– Безусловно.
* * *
Колокол Сакристы прозвонил снова, возвещая на этот раз о наступлении полудня. У меня урчало в желудке. Стоя в глубокой тени северного портика, я просматривала книжку.
Kencha tor ena shiamay? Как твое имя?
Bedage nict. Выходи.
Sevende. Скорее.
Adwa bas. Садись.
Mi nay bogeve. Не двигайся.
Это больше всего походило на список команд, которые солдаты отдают пленным, но позже я еще посмотрю подробнее. Возможно, это поможет мне разобраться в другой маленькой книжечке из Венды. Я захлопнула томик, спрятала его под одеждой и, выйдя на свет, осмотрелась. В толпе гуляющих я заметила отливающую золотом голову Паулины в венчике из розовых цветов. Я уже хотела ее окликнуть, как вдруг над ухом раздался чуть слышный шепот.
– Наконец-то.
Кожу обдало теплом. Рейф вплотную прижался сзади к моей спине и провел пальцем по плечу и руке.
– Я уж думал, нам никогда не удастся остаться одним.
Его губы заскользили по моей щеке. Я прикрыла глаза, пытаясь унять дрожь.
– Мы и сейчас не одни. Разве не видишь, прямо перед нами люди, весь город!
Он обнял меня за талию одной рукой, большой палец поглаживал мне бок.
– Нет, я не вижу никого и ничего, только это… – он поцеловал меня в плечо, а потом провел губами вверх, пока не уткнулся в ухо, – …и это… и еще это.
Я обернулась, и наши губы встретились. От Рейфа пахло мылом и свежей хлопковой тканью.
– Нас могут увидеть, – задыхаясь от поцелуев, выговорила я.
– Так что же?
Меня это тоже не слишком беспокоило, но все же я потянула его поглубже в тень, хотя среди белого дня и это местечко трудно было назвать укромным.
Уголок его рта вздернулся в усмешке.
– Вот незадача, никак нам не уединиться. Всего минутка вдвоем, зато целый город глазеет на нас.
– Сегодня вечером будет угощение и танцы, и много укромных мест, где можно от всех затеряться. И уж тогда мы друг друга не упустим.
Рейф серьезно, даже торжественно посмотрел на меня, обхватив за талию обеими руками.
– Лия, я… – и резко остановился на полуслове.
Я не знала, что подумать. Мне казалось, возможность встретиться вечером должна была его обрадовать.
– В чем дело?
Но на его лицо уже вернулась прежняя улыбка, и он кивнул.
– Так значит вечером.
* * *
Мы догнали Паулину, а чуть позже и Каден присоединился к нам. Схваток в грязи больше не было, но соперничество молодых людей было очевидно во всем, от ловли рыбы до разжигания костра и метания топоров в цель. Каждый раз Паулина выразительно закатывала глаза, как бы говоря: «Ну вот, опять». Я в ответ только разводила руками. Я с детства привыкла к соперничеству братьев, да и сама любила помериться с ними силами, но у Рейфа и Кадена это, кажется, зашло слишком далеко. Наконец, голод оказался сильнее, и оба парня отправились на поиски копченой оленины, которая умопомрачительно благоухала на всю ярмарку. Мы же с Паулиной, набрав полные руки сладостей, продолжали прогулку. Увидев площадку для состязаний в метании ножа, я протянула Паулине свою булочку в апельсиновой глазури, которую она тут же надкусила. К ней вернулся прежний аппетит.
