– Ты так добра ко мне, Лия, – заговорил он. – Мне…
Он надолго замолчал, чуть приоткрыв рот. Потом откашлялся.
– Мне было радостно и хорошо здесь, с тобой.
Каден говорил необычайно торжественно, и я увидела такую же серьезность в его глазах. Я непонимающе смотрела на него, удивленная этой странной переменой тона.
– Я слишком мало сделала для тебя, Каден, а вот ты спас мне жизнь.
Он покачал головой.
– Ты сама смогла вырваться и освободить себя. Я уверен, ты сумела бы и применить свой кинжал.
– Может быть, – сказала я. – А может, и нет.
– Никто никогда не узнает, как могло бы быть. – Он крепче сжал мне пальцы. – Если бы да кабы… нельзя постоянно жить этим.
– Да… наверное, нельзя.
– Нужно жить дальше.
Каждое его слово было тщательно взвешено, но он как будто думал об одном, а произносил другое. Беспокойство, которое всегда было заметно в его глазах, усилилось.
– Ты говоришь так, как будто собрался уезжать, – заметила я.
– Скоро. Пора возвращаться к домашним обязанностям.
– Ты никогда не рассказывал мне, где твой дом.
Тени у него под глазами сгустились.
– Лия, – хрипло произнес Каден. Музыка заиграла тише, у меня заколотилось сердце, а его рука спустилась ниже по моей спине. Напряженность сменилась нежностью, наши лица сблизились. – Я хочу…
Ему на плечо опустилась решительная рука, заставив вздрогнуть нас обоих. Рука Рейфа.
– Не жадничай, приятель, – Рейф говорил весело, с озорным блеском в глазах. – Дай и другим попытать счастья.
Каден даже не пытался скрыть удивления – словно Рейф свалился прямо с неба. Но в следующее мгновение он овладел собой и перевел хмурый взгляд с Рейфа на меня. Я развела руками, показывая, что это простая вежливость, требующая, чтобы я потанцевала с каждым. Он кивнул и отступил в сторону.
Его место занял Рейф. Обхватив меня за талию, он объяснил, что опоздал, потому что одежда, которую он приготовил, исчезла из бани и ушла куда-то сама собой. Пришлось ему со всех ног нестись через весь двор, обмотавшись мокрым полотенцем. Наконец, он отыскал свое платье, отчего-то в стойле у Отто. Я старалась не прыснуть, представляя себе эту картину.
– Каден?
– Кто же еще?
Рейф притянул меня к себе, его пальцы нежно пробежали по моей спине. У меня в груди будто разорвалось что-то обжигающе горячее. Мы постояли так всего несколько мгновений, и музыканты заиграли быстрый лихой мотив. Нас сразу же разлучили – новый танец требовал смены партнеров. Пляска была веселой, и вскоре я уже хохотала, бегая и прыгая в такт музыке, а все вокруг кружилось и сливалось. К нам присоединились Паулина, Берди, Гвинет, жрецы, коновал, малышка Симона, крепко схватившая отца за руку, какие-то незнакомые люди – все пели, топали, поочередно выходили на середину, чтобы показать какое-то замысловатое коленце, звуки зитара, фиолы и барабана отдавались в висках.
Наконец, разгоряченная и запыхавшаяся, я выбежала из круга и отошла перевести дух. Танец продолжался водоворотом ярких красок и движений. Рейф отплясывал разом с Берди, белошвейкой и девочками-школьницами, Каден, взявшись за руки, кружился с Паулиной, Гвинет с кожевником, мельником – бесконечная круговерть, восклицания радости и благодарности. Да, все благодарно отдавались веселью – и никого не заботило, что принесет им день завтрашний.
Слова, сказанные Рейфом, ясно прозвучали у меня в голове. Вечно длится то, что имеет значение. Эти слова, которые я еще совсем недавно готова была высмеять, внезапно показались мне удивительно верными. Сейчас как раз и происходило нечто такое, что будет длиться долго – и я была тому свидетелем прямо в эти минуты. Я вдруг увидела прошлое, больше чем прошлое – я увидела Древних, танцующих на этой самой улице. Они плясали весело, без передышки, радуясь той же радостью, что и я сегодня. Храмы, поразительные мосты, величественные монументы – все они не вечны, вечно что-то другое. Такие ночи, как эта. Они приходят снова и снова, способные пережить даже луну, потому что сделаны не из камня и металла, а из чего-то совсем иного, тихого, как биение сердца и очищающего, как ветер. Для меня нынешняя ночь будет длиться вечно.
Рейф заметил, что я стою в стороне, и тоже выбрался из толпы. Вместе мы прошли через площадь, затопленную неровным светом свечей, музыка позади становилась все тише, и скоро мы скрылись в темноте леса, где никто – ни Каден, ни Паулина, ни кто-либо иной не сумел бы отыскать нас.
Глава тридцать седьмая
Вытянувшись на постели, я улыбнулась от прикосновения прохладных простыней к ногам. Я уже почти спала, но все переживала заново каждый миг этой долгой ночи – вместившей так много разных событий.
Было между нами нечто, чему я не смогла бы дать название. Печаль, сожаление, обманутые ожидания, прошлое. Я видела тоску и томление в его глазах, не только по мне, но по чему-то большему – миру, покою, полноте – и хотела дать ему это.
Я растворялась в его нежности… его палец, скользящий по моему плечу, спуская бретельку, чтобы было удобнее целовать мою спину, его губы, легко касающиеся моей кавы. Все мое тело пело в ответ на прикосновения, наши губы встречались снова и снова.
С первого дня, Лия, я мечтал об этом, мечтал о тебе.
Наши пальцы сплетались, зарывались в листья, моя голова покоилась у него на груди, я слышала биение его сердца, он гладил меня по волосам. Нужно было хоть немного поспать, но поток воспоминаний все не иссякал. Я не думала, что такое вообще возможно. Хоть когда-нибудь. С кем бы то ни было.
Мы проговорили несколько часов напролет. Он любит ловить рыбу, сидя на берегу, но у него почти не бывает на это времени. Он замялся, когда я спросила о родителях, а потом рассказал, что они умерли, когда он был ребенком. У него никого не было, и этим объяснялось, почему он не был научен Священному писанию. Он работает в крестьянском хозяйстве, по большей части ходит за лошадьми и скотиной, но помогает и в поле. Да, помимо прочего там растут и дыни, в точности, как я себе представляла. Он терпеть не может голубятину и вчера был даже рад, что мы рано вышли из-за стола.
Я тоже рассказывала о себе, по большей части о наших вылазках в лес с братьями, имена которых я не называла. Я следила за тем, чтобы не проболтаться о принадлежности к королевской семье. Его удивило, что я предпочитаю фехтование вышивкам, а игру в карты ценю больше, чем уроки музыки. Он даже пообещал как-нибудь сразиться со мной.
Было уже поздно, когда он проводил меня до дома. Паулина оставила для меня зажженной лампу. Мы все говорили и не могли наговориться, несколько раз почти расставались, но каждый раз вспоминали что-то важное, что-то, чем надо было безотлагательно поделиться прямо сейчас. Наконец, я в последний раз поцеловала его на прощанье, но когда уже взялась за дверную ручку, он остановил меня.
