Их было пятеро. Но я не мог дожидаться Свена и остальных. След остывал, каждая минута была на счету.
– Слушай внимательно, – обратился я к Паулине. – После заката сюда приедут люди и будут спрашивать меня. Дождись их. Расскажи им все, что рассказала мне. Скажи им, куда ехать.
Я повернулся к Берди и Гвинет.
– Приготовьте им еду. Нам некогда будет охотиться.
– Ты не крестьянин, – сказала Гвинет.
– Какая, к демонам, разница, кто он такой, – хмыкнула Берди и сунула мне в руки полотняный мешок. – Езжай!
– Старшего зовут Свен. С ним будет еще человек десять, не меньше, – бросил я на ходу через плечо, уже выходя из таверны. В запасе еще было шесть часов до заката. Я наполнил водой бурдюк и прихватил мешок овса для коня. У них была большая фора. Нагнать их будет непросто. Но я догоню. Я сделаю все, чтобы вернуть ее. Однажды я ее разыскал. Значит, разыщу снова.
Глава сорок седьмая
Я проснулась, почувствовав у горла нож и увидела над собой ухмыляющуюся физиономию.
– Если у тебя дар, что ж тебе не привиделось, как я подхожу?
Это был мальчишка, Эбен. Он говорил по-девичьи тонким голосом, а глаза были полны любопытства. Ребенок. Но подобрался он ко мне, как опытный вор. И намерение у него было совсем не детское – похитить мою жизнь. Возможно, дар – единственное, что позволяет мне оставаться живой, но Эбен, кажется, в него не верил.
– Я видела, как ты подходишь, – спокойно ответила я.
– Тогда почему же не проснулась, чтобы меня прогнать?
– Потому что еще я видела…
Эбен внезапно взлетел в воздух и приземлился в нескольких футах от меня.
Я села, глядя на Гриза, который за миг до этого бесшумно вырос у мальчишки за спиной. Хотя Гриз определенно меня не жаловал, он, по всей вероятности, не одобрял поспешность и самоуправство. Каден уже набросился на Эбена, подняв его с земли за шкирку.
– Я не стал бы ее резать, – скулил Эбен, потирая ушибы. – Я просто хотел с ней позабавиться.
– Еще раз так позабавишься, и останешься в пустыне один, без лошади, – крикнул Каден, швыряя его на землю. – Запомни, это не твоя добыча, а Комизара.
Он подошел и отстегнул цепочку с моей щиколотки – предосторожность, так он назвал это, гарантия, что я не пущусь в бега среди ночи.
– Так я, значит, теперь добыча? – спросила я.
– Военный трофей, – спокойно ответил он.
– Не знала, что мы на войне.
– Мы всегда на войне.
Я встала, дотронулась до горла – в последнее время оно что-то слишком уж часто подвергалось атакам.
– Вот я и говорю, Эбен. Я не сочла нужным просыпаться, потому что еще я видела, как стервятники клюют твои высохшие косточки, а я скачу прочь на своем коне. Уверена, все еще может обернуться именно так, а тебе как кажется?
Мальчишка испуганно поднял брови, пытаясь понять, правду ли я сказала, но тут же, насупившись, метнул в меня злобный взгляд – слишком злобный для такого нежного возраста.
День ничем не отличался от предыдущего – жаркий, иссушающий, изнурительный, однообразный. За холмами показалась новая впадина-чаша, потом еще и еще одна. Это была дорога в ад, и не было никакой надежды, что я смогу спастись отсюда бегством. Даже на холмах ничего не росло. Некуда спрятаться. Неудивительно, что за все время нам никто не встретился. Кому бы могло прийти в голову путешествовать по этой бесплодной пустоши?
К третьему дню я была такой же грязной, как Гриз, от меня так же отвратительно пахло, но никому не было до этого дела. От всех остальных несло точно так же. Лица у всех были покрыты въевшейся пылью, и я понимала, что сама выгляжу ничуть не лучше – такое же грязное животное в разводах и пятнах, как и другие. На зубах скрипел песок, песок был в ушах, песок был повсюду, сухие частички ада, носимые ветром. Поводья натерли мне руки до волдырей.
Я напряженно вслушивалась в их непонятное мне бормотание, пытаясь разобрать слова. Понять некоторые оказалось несложно. Лошадь. Вода. Замолчи. Девушка. Убить. Но я не только слушала. Вечерами, тайком, я вынимала из своего вьюка книгу с венданскими фразами и листала, стараясь запоминать новые слова, хотя там их было немного. По большей части это были приказы. Ешь. Сидеть. Стоять. Не двигаться.
Финч часто насвистывал или напевал что-то, коротая время. Одна из песен заставила меня насторожиться – я узнала мелодию. Забавная песенка из моего детства стала еще одним ключом к венданской невнятице: я получила возможность сопоставить венданские слова с теми, которые когда-то распевала по-морригански:
Дурень золото любил,
Все монетки он копил,
Складывал их горкой.
Расти, горка, высока,
Выше – только облака.
Но был тот дурак
Тратить деньги не мастак,
Денежек все больше,
А дурачок все тоньше.
Он не съел ни куска,
И не выпил ни глотка,
Но недолго было так:
Помер с голоду дурак.
Если бы эти дураки хоть немного ценили золото, я бы сейчас не жарилась здесь на медленном огне. Кто же такой этот Комизар, верность которому ценится дороже богатства? И как он поступает с изменниками? Неужели есть расправа страшнее, чем те муки, которые мы испытываем сейчас? Я вытерла лоб, но вместо пота на пальцах осталась только липкая грязь.
Еще долго после того, как стихло пение Финча, я вспоминала свою маму и думала о ее долгом путешествии из Малого королевства Гастино. Я никогда не бывала там. Оно лежало на дальнем севере, где три четверти года длилась зима, а лето было коротким, ослепительно зеленым и таким благоуханным, что его ароматы затмевали зиму. По крайней мере, так говорила тетушка Бернетта. Мамины описания были гораздо более сухими и краткими, но я видела ее лицо, когда тетушка Бернетта описывала их родной край, видела морщинки вокруг глаз, смеющихся и печальных.
Снег. Я пыталась представить себе, на что он похож. Тетя Бернетта говорила, что он может быть твердым и мягким, холодным и горячим. Он жалил и обжигал, когда ветер вздымал его в воздух и медленно кружил, все выше и выше, до самого неба. Я не могла представить себе вещи с настолько противоположными свойствами и подозревала, что тетушка, мягко говоря, преувеличивает – как всегда, смеясь, говорил отец. Я не могла перестать думать об этом.
Снег.
Может, это о нем думала мать, когда в глазах ее мне виделись улыбка и печаль – может, она мечтала увидеть его еще хоть раз. Коснуться его. Ощутить его вкус. Так же, как я мечтала еще хоть раз почувствовать вкус Терравина. Мать оставила свою родину, проехала многие тысячи миль, когда лет ей было не больше, чем мне сейчас. Но – я была в этом уверена – то ее путешествие ничем не походило на то, которое совершала сейчас я. Я посмотрела на опаленный бесцветный пейзаж. Нет, ничего похожего.
