– В штанах? – недоверчиво переспросил Джеб. Его мать была старшей белошвейкой при дворе королевы, и сам он, когда можно было снять военную форму, любил щегольски одеться.
Свен подался вперед.
– Она работала в таверне? Принцесса?
Я улыбнулся.
– Накрывала на столы и мыла посуду.
– Почему ты мне раньше об этом не говорил? – спросил Свен.
– Ты не спрашивал.
Свен проворчал что-то под нос и отодвинулся в тень.
– Она мне нравится, – сказал Тавиш. – Расскажи побольше.
Я рассказал о нашей первой встрече, о том, как я пытался ее возненавидеть, и о каждом случае, когда нам с ней удалось побыть вместе. Почти обо всех наших с ней встречах. Я рассказал им, что она невысокая, на голову меньше меня, но характер у нее такой, что если сердится, то будто становится выше ростом, и о том, как несколькими острыми словечками она заставила наглого морриганского солдафона поджать хвост. Я рассказал, как мы вместе собирали ежевику и она шутила со мной и улыбалась. Тогда мне все еще казалось, что я ее ненавижу, но на самом деле хотел я только одного, поцеловать ее. Но позже, когда мы действительно поцеловались…, – тут я сделал паузу и глубоко вздохнул.
– И как было? – подсказал Джеб, который жаждал пикантных деталей.
– Было хорошо, – просто ответил я.
– Почему ты не открыл ей, кто ты такой? – спросил Тавиш.
Они должны узнать и это, решил я, и чем раньше, тем лучше, – по крайней мере, до того, как мы ее вернем.
– Я уже говорил, мы с ней поначалу не очень-то ладили. Потом я узнал, что она недолюбливает Дальбрек и всех, кто оттуда родом. Терпеть не может, на самом деле.
– Но это же мы, – сказал Джеб.
Я пожал плечами.
– Она не в восторге от традиций и считает, будто Дальбрек виноват в договорном браке, – я отхлебнул из бурдюка. – А к принцу Дальбрекскому она относится с особым презрением за то, что тот позволил своему папочке навязать ему брак.
Я заметил, как вздрогнул Тавиш.
– А это о тебе, – сказал Джеб.
– Джеб, я в курсе, кто есть кто! Не обязательно мне объяснять, – огрызнулся я. Потом откинулся назад и произнес, сбавив тон: – Она сказала, что никогда не смогла бы уважать такого человека.
Теперь они знали, с чем мне пришлось столкнуться и с чем еще предстояло столкнуться им самим.
– Что она понимает? – спросил Оррин, держа в руке ногу куропатки. Он поковырял в зубах и вытащил застрявший кусок мяса. – Она же просто девчонка. Так всегда делается.
– И за кого же она тебя принимала? – спросил Тавиш.
– За крестьянина, батрака, приехавшего на праздник.
Джеб рассмеялся.
– Ты? Батрак?
– Ну а что, славный паренек с фермы выбрался в город повеселиться, – сказал Оррин. – Ты ей ребенка-то сделал?
Я стиснул зубы. Я никогда не выпячивал своего положения перед товарищами, но сейчас не колебался.
– Придержи язык, Оррин. Ты говоришь о своей будущей королеве.
Свен взглянул на меня и едва заметно одобрительно кивнул.
Оррин отшатнулся в притворном страхе.
– Ну так повесь меня. Похоже, у нашего принца наконец появились зубки.
– Пора бы уже, – добавил Тавиш.
– Мне жалко венданцев, которые ее украли, – подключился Джеб.
Судя по всему, то, что я напомнил о своем статусе, никого из них не смутило. Наоборот, возможно, они даже ждали этого.
– Я одного не понимаю, – сказал Джеб. – Почему венданец не дал тому охотнику за выкупом просто перерезать ей горло – ведь тот сделал бы работу за него?
– Потому что я стоял прямо у него за спиной. И велел ему стрелять.
– Ну а зачем они потащили ее в Венду? Выкуп? – вставил Тавиш. – Какой ему смысл был брать ее с собой?
Мне вспомнилось, какими глазами Каден смотрел на Лию в самый первый вечер – как пантера на лань – и как его взгляд менялся день от дня.
Я не ответил Тавишу, и само мое молчание, возможно, стало достаточно выразительным ответом.
Была долгая пауза, потом Оррин рыгнул.
– Мы вернем нашу будущую королеву, – сказал он, – а их оскопим и нанижем на вертел все их чертовы достоинства.
Да, временами грубая речь Оррина казалась более изысканной и красноречивой, чем у любого из нас.
Глава пятьдесят восьмая
Я сидела на поросшем травой обрыве над рекой и смотрела на быстрое течение. Мои мысли переносились из прошлого в настоящее и обратно. В последние дни я усиленно отъедалась и старалась набраться сил. Большую часть времени я проводила на лугу под бдительным присмотром Эбена или Кадена, но теперь мне удавалось отгородиться от них, как научила Дихара, и пытаться слушать. Это занятие было еще и моей молитвой о том, чтобы найти дорогу домой.
Стоило мне наклонить голову к плечу, закрыть глаза или поднять лицо к небу, как Каден решал, что я снова устраиваю представление для публики. Зато Эбен смотрел на меня широко открытыми от изумления глазами. Как-то он спросил, правда ли я видела стервятников, круживших над его костями. В ответ я лишь пожала плечами. Лучше пусть изумляется и держится на расстоянии. Мне не хотелось снова ощутить его нож у себя на горле, а по словам самого же Кадена, я до сих пор оставалась в живых лишь благодаря дару. Сколько это еще может продолжаться?
В то утро после завтрака Каден объявил мне, что осталось три дня до отъезда, а это означало, что следует поторопиться. Мои тюремщики заметно ослабили бдительность, потому что я не делала попыток улизнуть. Мне же не хотелось спешить, чтобы не спугнуть удобный случай. Я расхаживала по стану, приглядывая, не лежит ли у кочевников где-нибудь оружие, которым я бы могла воспользоваться. Впрочем, если они его и имели, то, вероятнее всего, надежно прятали в недрах своих carvachi. Тяжелый железный вертел, топорик и большой мясницкий нож – ничего лучшего стан предложить не мог. Этими орудиями мне было бы трудно попасть в цель, к тому же, они оказались слишком громоздкими, чтобы попытаться спрятать их в складках юбки. Арбалет и меч Кадена вместе с моим кинжалом были надежно спрятаны в его шатре. Пролезть в него было для меня невыполнимой задачей.
Помимо оружия для побега необходима была лошадь. Я была уверена, что самый быстрый скакун принадлежит Кадену – но и мой мало чем ему уступал. Проблема заключалась в другом. Лошади паслись без упряжи и седел. Я умела ездить верхом без седла, но при этом терялась скорость, а скорость была важна, как никогда.
Издали я видела, как Каден занимается своей лошадью, чистит ее скребком. Казалось, он полностью поглощен своим занятием, но я почему-то не сомневалась, что он то и дело косится в мою сторону.
