– Ты убил жену моего брата. Ей было всего девятнадцать. Она носила под сердцем ребенка, а ты, зловонный трус, пустил стрелу ей в горло.
Я замолчала. Голова разрывалась от боли, красная пелена застилала глаза, но я смотрела, как меняются их лица по мере того, как они осознают сказанное. Я почувствовала к себе отвращение и ненависть, ничуть не меньшие, чем к ним. Я ела из одного котла с убийцами Греты, я рассказывала им сказки.
Все, кто уже разошелся на ночь по шатрам и кибиткам, повыскакивали наружу. Молча они стояли вокруг нас, в ночной одежде, пытаясь понять, что происходит. У Финта на скуле тоже были глубокие кровоточащие царапины, а у Кадена такие же на шее. Эбен, стоя поодаль, смотрел на меня во все глаза, словно на его глазах бушевал демон.
– Ved mika ara te carvachi! – рявкнул Гриз.
Финч и один из мужчин племени держали Малика, который все еще рвался ко мне, а Каден бесцеремонно схватил меня за руку и поволок к carvachi. Открыв дверь, он втолкнул меня внутрь и с грохотом захлопнул за собой дверь.
– Ты сошла с ума? – закричал он.
Я смотрела на него, не веря своим ушам.
– А ты ждал, что я поблагодарю их за это зверское убийство?
Он сжал кулаки, но не двинулся с места и сделал медленный глубокий вдох. Заговорил он так тихо, что я еле расслышала.
– Они сделали это неумышленно, Лия.
– Ты считаешь, это так важно? Умышленно или нет – но Грета мертва.
– Такова война, Лия.
– Война? Какая война, Каден? Воображаемая, существующая только в твоем воображении? Разве Грета объявляла вам войну? Она не была солдатом. Она не была ни в чем повинна.
– На войне погибает много невинных. Чаще всего это венданцы. Нельзя сосчитать, сколько их погибло при попытке заселить земли Кам-Ланто.
Как он осмелился сравнивать Грету с нарушителями закона.
– Договор, запрещающий это, заключен сотни лет назад!
У него окаменело лицо.
– Может, расскажешь об этом Эбену? Ему не было и пяти лет, когда его родители – оба, мать и отец, – пытались защитить свое жилище от солдат, которые его подожгли. У него на глазах мать погибла от удара топором в грудь, а отец сгорел вместе с домом.
Гнев все еще бился у меня в висках.
– Это сделали не морриганцы!
Каден подошел ближе, на его губах змеилась недобрая усмешка.
– Правда? Мальчишка был слишком мал, чтобы определить, чей это был отряд, но он запомнил много красного – цвет Морригана.
– До чего удобно обвинять морриганских солдат: свидетелей не осталось, одни детские воспоминания о красном цвете. Хочешь найти виновных? Поищи среди своих кровавых дикарей – кровь, которую они проливают, тоже красная.
– Погибают невинные, Лия. Со всех сторон, – крикнул он. – Пора к этому привыкнуть. Высунь, наконец, свою королевскую голову из-под мышки и начни ею думать!
Я остолбенела и не могла вымолвить ни слова.
Каден затряс головой и вцепился руками в волосы.
– Прости. Я не должен был это говорить.
Он постоял, изучая пол, а потом поднял голову и посмотрел на меня, обуздав свой гнев, снова до безумия спокойный.
– Но ты сильно осложнила дело. Теперь труднее будет обеспечивать тебе безопасность и удерживать Малика.
Я всплеснула руками в притворном ужасе.
– Тысяча извинений! У меня не было намерения усложнить жизнь тебе, а для меня все и так легко и безоблачно! Настоящие каникулы, правда?
На последних словах голос у меня задрожал, а на глаза навернулись слезы.
С тяжелым вздохом Каден подошел ко мне.
– Дай-ка я осмотрю твои руки.
Я тоже посмотрела. Они были покрыты кровью и до сих пор дрожали.
Пальцы горели, на трех ногти были вырваны до мяса, а на левой руке два пальца – видимо, сломанные – уже распухли и посинели. Я изодрала Малика и остальных так, как будто мои пальцы были из закаленной стали. Единственное мое оружие.
Я внимательно всмотрелась в лицо Кадена. Он с самого начала знал, что это они убили Грету.
– Сколько крови на твоих руках, Каден? Скольких ты убил? – Я удивилась, что не задала этого вопроса до сих пор. Он убийца. Смерть – его ремесло, но до чего же умело он притворялся.
Он не ответил, только сильнее сжал зубы.
– Скольких? – настойчиво повторила я.
– Их было очень много.
– Так много, что потерял счет.
Морщинки в уголках его глаз сделались глубже. Он хотел взять меня за руку, но я ее отдернула.
– Убирайся, Каден. Возможно, я твоя пленница, но не твоя потаскуха.
Раны от моих слов оказались глубже, чем царапины на шее. В глазах Кадена мелькнул гнев, спокойствия как не бывало. Он развернулся кругом и стремительно выскочил, хлопнув дверью.
Мне хотелось одного – упасть на пол и съежиться, чтобы занимать как можно меньше места. Но в дверь тихо постучали, и она приоткрылась. На пороге стояла Дихара. Она вошла, протягивая миску с душистой водой и плавающими в ней листьями.
– Для твоих рук. Чтобы не загноились пальцы.
Прикусив губу, я кивнула. Старуха посадила меня в единственное в кибитке кресло, а себе подвинула табурет. Она погрузила мои руки в воду, помыла и осторожно промокнула мягкой тряпицей.
– Мне жаль, что я напугала детей, – заговорила я.
– Ты потеряла близкого человека.
– Двоих, – шепнула я, потому что не была уверена, вернется ли когда-нибудь тот, прежний Вальтер, которого я знала. Отсюда я ничем не могла ему помочь. И вообще никому. Каким глупым, бесполезным казалось мне теперь собственное недолгое счастье. Даже варвары отступили бы перед объединенной мощью двух армий. Эта перспектива внушала им такой страх, что они хотели от меня избавиться. Как Каден собирался покончить со мной – стрелой в шею, как с Гретой? Не об этом ли он так глубоко сожалел в ночь, когда мы танцевали? О том, что должен меня убить? Его слова Если бы да кабы… нельзя постоянно жить этим, вспомнились вдруг, и оттого стало еще горше.
Когда Дихара резким движением оторвала висящий обломок ногтя, я поморщилась и втянула воздух сквозь зубы. Она снова опустила мои руки в миску, смывая кровь.
– На сломанные пальцы еще надо наложить повязку, – сказала она. – Но заживут они быстро. Так быстро, что ты сможешь сделать то, что нужно сделать.
Я безучастно смотрела на плавающие в воде травы.
– Я больше не знаю, что нужно.
– Ты узнаешь.
Снова бережно вытерев мне руки, Дихара положила на ободранные пальцы густую липкую мазь. Она сразу притупила боль, принеся ощущение прохлады. Три пальца старуха замотала полосками ткани.
