Вдруг откуда-то раздался прерывистый кашель, разрушая очарование момента. В дверях стояла няня Лукаса, красная от смущения:
— Лукас забыл здесь свою записную книжку…
Ксандер отстранился от Элизабет, готовой провалиться под землю. Записная книжка лежала на столе прямо рядом с ней.
Когда няня Лукаса исчезла, Ксандер сделал глоток виски и посмотрел на Элизабет, которая все еще не могла оправиться от шока.
— Иногда мне кажется, что у меня слишком много прислуги, — сказал он, поправляя джинсы, в которых ему сейчас стало тесновато.
Если бы он мог, он бы заперся с ней где-нибудь в отдаленном месте, и они бы занимались сексом, пока не потеряли бы возможности передвигаться.
Элизабет тоже отхлебнула из своего стакана. Ее рука слегка дрожала, однако голос был твердым, а выражение лица невозмутимым:
— Думаю, это прекрасный повод лечь спать пораньше.
Ксандер снова поправил джинсы и подмигнул ей:
— Предлагаю за это выпить.
Пять часов спустя Ксандер наблюдал, как Элизабет собирает по полу свою разбросанную одежду. Им так хотелось поскорее приступить к делу, что они даже не добрались до постели — все произошло прямо за дверью, они даже не раздевались полностью. Потом они вместе отправились в душ, а затем легли в постель, где и продолжили.
Элизабет заметила, что Ксандер за ней наблюдает.
— В следующий раз это тебе придется отползать с поля боя! — Она рассмеялась и послала ему воздушный поцелуй.
Подавляя желание попросить ее не уходить, он сказал:
— Ты знаешь, где моя постель, если тебе захочется повторить.
— Спокойной ночи, Ксандер.
И замок между их комнатами щелкнул, закрываясь.
Глава 11
После того как они «официально» снова стали любовниками, то, что Элизабет до этого скрывала, стало просачиваться наружу, словно воздух из дырявого воздушного шара.
В следующие несколько дней в их жизни установился определенный порядок. Рано по утрам, после совместного завтрака с Лукасом, Ксандер улетал в Афины, а Элизабет отправлялась на прогулку по пляжу. После возвращения она усаживалась в комнате с террасой со своей записной книжкой. Через пару дней она закончилась, и Ксандер с радостью согласился подбросить Элизабет до Афин, договорившись позже вместе пообедать.
В городе Элизабет нашла прекрасный магазин канцтоваров и пополнила свои запасы, а затем решила прогуляться. Когда она проходила мимо киоска с прессой, яркая обложка привлекла ее внимание. Приглядевшись, Элизабет увидела, что на ней изображены она и Ксандер. Фотография была сделана на той вечеринке в музее — за несколько часов до того, как они снова легли в постель вместе. Тогда Элизабет еще пыталась бороться с растущим влечением к нему.
Фотография была ярким напоминанием о том, зачем вообще она здесь. Судебное заседание должно было состояться через два дня.
Но, какими бы прекрасными ни были их ночи и как бы она ни уставала, как бы ей ни хотелось уснуть в объятиях Ксандера, она всегда возвращалась к себе. Ей казалось, что так безопаснее. Точно так же, как она боялась, что к ней привяжется Лукас, она сама боялась привязаться к Ксандеру. Ей не хотелось привыкать к нему — у нее ушло слишком много времени на то, чтобы забыть его еще в первый раз.
Но ты ведь на самом деле так его и не забыла. Иначе ты не провела бы следующие десять лет своей жизни одна.
Эту мысль она всегда отталкивала от себя подальше — она была настолько ужасной, что Элизабет боялась даже попытаться об этом размышлять.
Она добралась до кафе, в котором договорилась встретиться с Ксандером. Пока она ждала, у нее зазвонил телефон. Когда появился Ксандер, Элизабет поднялась с места, чтобы поцеловать его, при этом продолжая разговаривать. Когда она закончила, Ксандер спросил:
— Кто это был?
— Стив.
Ей показалось, что на его лице появилось какое-то странное выражение.
— Я думал, ты уже распустила команду «Левиа фана».
— Так и есть. Он звонил просто поболтать.
Нет, ей не показалось. В его голосе явно звучало недовольство:
— Поболтать? Так обычно поступают друзья, а не подчиненные.
— Мы и есть друзья. Он рассказывал про свою новую работу и про то, какие ужасные у него коллеги.
— Вы спите вместе?
Элизабет слегка отодвинулась назад:
— Ты что, с ума сошел? Сколько раз мне надо тебе сказать, что мы друзья?
— Ты не ответила на вопрос. С каких это пор друзья не могут быть любовниками? На каждом шагу такое происходит.
Элизабет покраснела от возмущения:
— С чего бы это тебя вообще интересовало? Я же тебя не пытаю, с кем ты спишь.
— Ты и так все знаешь. Даже то, чего не было, — добавил он с кривой ухмылкой, призванной скрыть бешенство, которое он испытывал. — А вот я вообще не знаю, что у тебя было за эти годы.
Ксандер понимал, что у него нет права обвинять Элизабет за то, что у нее могли быть какие-то отношения. Тем не менее он чувствовал сильнейшую злость. Ничего подобного он уже давно не испытывал, но этот неведомый Стив раздражал его до невозможности.
— Ты сам виноват. — Элизабет не проявляла никаких признаков сочувствия.
— Ты прекрасно знаешь, что большинство этих историй выдуманы. С половиной из этих женщин мы даже на «ты» не перешли, не говоря уж о постели!
Ее глаза вспыхнули.
— Тем не менее это не дает тебе права выпытывать детали моей личной жизни! И твоя ревность просто смешна. После такого мне совершенно не хочется ничего тебе рассказывать.
— Нет никакой ревности.
— Правда? А выглядит так, как будто есть.
Какие глупости. Ксандер никогда никого не ревновал! Однако… стоило ему подумать о том, как к ней прикасается другой мужчина, ему начинало хотеться что-нибудь сломать.
Он размял плечи, глубоко вздохнул и посмотрел на нее:
— Ладно, давай сменим тему.
В конце концов, судебное заседание по поводу опеки над Лукасом всего через два дня, и поэтому не стоит ссориться на публике. Здесь довольно много людей, и, судя по бросаемым на них взглядам, их уже заметили.
— Ты можешь попросить пилота отвезти меня домой? — спросила Элизабет после обеда. — Не хочу здесь болтаться целый день.
Ей хотелось вернуться к работе над сценарием, идея которого прочно засела в ее голове. Кроме того, ее расстроило настроение Ксандера, который разрезал курицу с такой злостью, словно та совершила преступление против человечества. Если бы они были на Диадонусе, она могла бы с ним поговорить, но на публике ей приходилось сдерживаться.
