— Я не верю! — Грейси бросило в дрожь. — Не верю тебе. Не доверяю. Больше никогда не смогу доверять.
— Просто позволь мне объяснить…
— Нет. Никакие аргументы не могут оправдать твою ложь. Ты усомнился во мне. Опять. С меня хватит.
— Грейси, пожалуйста… — Роман притронулся к руке.
Грейси ее отдернула:
— Убирайся.
Ей хотелось наорать на него, бить его кулаками в грудь, заставить его действительно почувствовать, как ей самой больно. Но теперь — к чему это? Все кончено. Навсегда. И с этой мыслью вся ее решимость испарилась. Захотелось просто исчезнуть. Грейси ощущала себя холодной и опустошенной. Хотя в этот раз он обманул ее так жестоко, что боль, наверное, никогда не оставит ее. Вот и он, ее хваленый «дар» видеть лучшее в людях, которые только и смотрят, как обвести ее вокруг пальца.
— Грейси, пожалуйста, давай поговорим!
Грейси покачала головой. Не о чем говорить.
— Роман, — спокойно произнесла она, — я хочу, чтобы ты ушел и больше никогда не приближался ко мне.
Видеть его было выше ее сил. Она скрылась в ванной комнате и захлопнула за собой дверь. Сердце билось так яростно, что голова закружилась и начало тошнить. Грейси едва успела наклониться над ванной, как ужин покинул ее желудок.
Она без сил опустилась на пол, прямо в шикарном платье. Она ждала, что польются слезы, но внутри все настолько онемело, что она больше ничего не чувствовала.
Грейси снился замечательный сон. Она выходила замуж за Романа, и оба были влюблены и счастливы. Но когда она с трудом проснулась и поняла, где она находится, воспоминания о прошедшем вечере вернулись к ней столь стремительно, что стало трудно дышать. Грейси даже не могла заставить себя поднять голову. И наконец потекли слезы. Потекли — и не останавливались еще три дня. Она провела все выходные в постели: спала, плакала и ненавидела себя. В понедельник она не вышла на работу…
Когда она в конце концов собрала волю в кулак, заставила себя встать с постели и зарядила телефон, то увидела десятки сообщений — текстовых и голосовых. Ни одного от Романа, что заставило ее испытывать облегчение и боль одновременно. Несколько сообщений оставили агент Кроссвелл из ФБР и федеральный прокурор. Она сыграла заметную роль в кампании Дакса — конечно, ее допросят и, наверное, ей придется давать показания в суде. Еще одна проблема, которую принес ей ее «дар» — или проклятие. Больше похоже на второе.
Во вторник она спустилась на кухню перекусить и с трудом проглотила бутерброд с сыром. Свадебные украшения сменились на новогодние, которые провисят до января. Но радоваться Грейси была не в силах.
Потом она поднялась наверх и столкнулась с сиделкой отца. Женщина явно удивилась, увидев ее.
— Мисс Винчестер, я не знала, что вы здесь.
— Как мой отец? — Грейси настолько погрузилась в собственные проблемы, что даже не подумала узнать, как дела у папы.
— Свадьба его сильно утомила. По большей части он спит. Но сегодня ему лучше.
— Мне, наверное, стоит зайти и поздороваться.
— Я уверена, что он будет рад. Когда вы приходите, он всегда доволен.
— Возьмите перерыв. Я посижу с ним, — предложила Грейси.
Сиделка нахмурилась:
— Вы в порядке?
Она, наверное, выглядит ужасно. Не ела и не мылась уже несколько дней. Даже в зеркало не смотрела. Слишком стыдно было взглянуть себе в глаза.
— Да, со мной все хорошо.
— Начиная с четверга было много звонков. В основном репортеры.
Что ж, неудивительно. Репортеры звонили и ей. Но Грейси не хотела об этом говорить и даже думать.
— Спасибо за предупреждение. Я позову, если вы мне понадобитесь.
Она направилась в спальню, тихо постучала и, прежде чем приоткрыть дверь, заглянула внутрь. Саттон, сидя на кровати, что‑то печатал на ноутбуке. Увидев дочь, он улыбнулся:
— Не думал, что ты сегодня зайдешь, Принцесса.
Грейси подошла ближе, и улыбка Саттона померкла.
— Принцесса, что случилось?
Чувствуя, как боль пожирает ее изнутри, Грейси присела на кровать, положила голову отцу на колени и заплакала. Папа погладил ее волосы.
Когда слезы наконец иссякли, он протянул ей салфетку, и она вытерла глаза.
— Ты, наверное, слышал, что произошло. Я такая глупая. Он снова меня предал. Надо было тебя послушать. Надо было поверить, когда ты сказал, что он мне не подходит.
— Но вместо этого ты послушала свое сердце.
Грейси кивнула:
— Ты, наверное, рад, что все кончено.
— Напротив. Мне кажется, что ты совершаешь самую большую ошибку в своей жизни.
Грейси отстранилась в изумлении:
— Но…
— Помолчи и послушай. Знаешь, почему я настоял на том, чтобы ты присутствовала на той первой встрече с Романом? И почему я попросил тебя с ним сблизиться?
— Чтобы избежать еще одного скандала?
— Нет. Я знал, что это Брукс пытается очернить меня, а Роман не имеет к его планам никакого отношения.
Грейси нахмурилась:
— Я не понимаю…
— Я хотел, чтобы ты увидела то, что я видел с самого начала. Что ты все еще его любишь.
Что?
— Но… Тебе он даже не нравится. Никогда не нравился. Ты всегда пытался нас разлучить.
— Потому что я ревновал.
Грейси была поражена.
— Ревновал? Почему?
— Принцесса, ты была папенькиной дочкой с самого своего рождения. Ты даже засыпать не хотела, если я не пожелал тебе спокойной ночи. Ты видела во мне только хорошее, несмотря на все те ужасные вещи, что я сделал в своей жизни. Я не хотел, чтобы ты оставила меня и ушла к кому‑то другому.
Он действительно любит ее так сильно? Грейси была поражена.
— Папочка, я тебя никогда не оставлю. Я всегда буду тебя любить.
— Я этого не понимал. И был не прав. — Он сжал ее ладони. — Не совершай моих ошибок. Я упустил свою любовь и потом всю жизнь жалел об этом.
Грейси не надо было спрашивать, о ком он говорит. До нее доходили слухи.
— Синтия Ньюпорт.
Саттон печально кивнул:
— Я пытался чем‑то заполнить пустоту, но так и не забыл ее. Учись на моем опыте. Не причиняй себе боль. Поговори с Романом. Он тебя любит.
Нет, папа просто не понимает.
— Он солгал мне. Это не любовь.
— Он пытался тебя защитить.
— Потому что думал, что я виновна.
— Нет, он хотел доказать, что ты ни при чем. Ты даже не представляешь, во что впуталась. Ты участвовала в кампании Дакса и замешана в его мошеннических операциях. Тебе могли предъявить официальные обвинения. Роман пошел на сделку с ФБР. Твоя флешка в обмен на полную неприкосновенность.
