И дипломатическая карусель завертелась. Князь Голицын довел до сведения венского двора о наших предварительных предложениях, венцы оказались податливыми и согласились, как и прусский король, способствовать освобождению Обрезкова. Отправили курьера в Царьград, а венскому послу в России князю Лобковичу, лечившемуся на водах, было предложено в срочном порядке возвращаться в Петербург. И князь действительно вскоре приехал в Северную столицу и привез новые заверения в дружбе и добром согласии его двора с петербургским. Так что все слухи о скоплении австрийских войск на границе, слава богу, не подтверждаются. Плохо другое: венцы снова стали заигрывать с королем прусским, забыли все обиды, которые он им нанес за последние годы, отобрав чуть ли не самые значительные их города и области… Но что поделаешь против сильного и дальновидного политика?.. Только замириться с ним, иначе вообще их проглотит со всеми потрохами… «Хорошо, что русской императрице через прусского короля удалось склонить Вену на нашу сторону, во всяком случае, с венской стороны нам опасность теперь не угрожает. Другое дело смерть шведского короля, которой немедленно воспользуются наши исконные ненавистники – французы: дадут новому королю большие субсидии и уговорят его пойти на конфронтацию с Россией. Но императрица призывает спокойно наблюдать за окончанием сейма в Швеции, авось пронесет мимо злой ветер с Балтики. А если уж дерзнет на злое предприятие против нас, то императрица готова оборонить ту часть границы нашей, во всяком случае, она не отдаст ни пяди нашей земли… Может, и нужды в этом не будет, но придется держать там войска… А войска эти могли бы пригодиться здесь, на юге России… Черное море, Крым, придунайские княжества, славянские земли болгар, сербов, македонцев, греческие земли… Сколько нужно освободить христианских народов от турецкого ига! А тут еще шведы завозились вблизи наших северных границ…»
Так думал Румянцев в майские дни 1771 года, когда начались серьезные столкновения с турками.
В это время и произошло событие, которое своей неожиданностью произвело самое неблагоприятное впечатление на фельдмаршала Румянцева, стоявшего лагерем в Водянах. Князь Репнин, принявший команду над Валашским корпусом, вскоре ушел из-под Турно, получив донесение, что большие силы неприятеля, переправившись через Дунай, атаковали Журжу. В семи верстах от крепости он узнал, что она уже в руках турок, а гарнизон с комендантом майором Гензелем во главе капитулировал. Основные силы корпуса остались под Турно, с Репниным было не более трехсот человек. Нечего было и думать с таким малочисленным отрядом ввязываться в сражение с трехтысячной конницей неприятеля. Репнин отступил к Бухаресту, куда стали стягиваться все отряды его корпуса.
За несколько дней до этих событий Румянцев, узнав, что корпус сосредоточился под Турно, забеспокоился, предугадывая, что может произойти, если вовремя не предупредить командующего об опасности. 3 июня Румянцев в ответ на рапорт Репнина, в котором тот сообщал об отступлении от Турно, писал ему, что неприятель, беспрепятственно перейдя на левый берег в районе устья реки Дымбовицы, где должен был расположиться Валашский корпус, пошел на Журжу.
Гудович же увел весь корпус к Турно, не оставив здесь ни одного заградительного отряда. И эта экспедиция не осталась незамеченной для неприятеля, который тут же этой ошибкой воспользовался…
– Да здесь не только к Журже, но и к Бухаресту свободно можно пройти, – говорил между тем Румянцев, склонившись над картой, занимавшей чуть ли не весь большой стол, вокруг которого стояли генералы Боур, Ступишин, Салтыков… – Что там происходит теперь?.. Несколько дней уже мучит неизвестность.
Генералы молчали, понимая, в каком душевном состоянии находится главнокомандующий, обдумывая военные события, которые послужили началом кампании решающего, как многим казалось, года.
– Князь Репнин почему-то почувствовал сразу свое бессилие перед слабенькой крепостью Турно и приказал повернуть два полка к устью Дымбовицы, чтобы прикрыть отверзшийся вход неприятелю не только к Журже, но и к Бухаресту. А не опоздал ли он со своим решением? Турки легко маневрируют и пользуются своим преимуществом в живой силе… Еще бы лучше он сделал, если б вообще не начинал своего движения к Турно. Нет, все туда потянулись и ничего не могли сделать…
Румянцев словно ждал, когда стоявшие здесь генералы выскажут свое мнение. И Боур решительно и резко заговорил:
– Ваше сиятельство! Устье Дымбовицы – очень важное место. Оно как раз между двумя сильными крепостями на правом берегу, между Рущуком и Силистрией. Неприятель свободно может здесь маневрировать и, как только почувствует где-то у нас слабину, сразу туда устремляется. Это видит даже неопытный генерал. А для поиска на Турно вполне могло бы хватить корпуса Потемкина, который уже не раз оказывал сильное противодействие неприятельским силам. Да и Гудович недалеко был от него и всегда мог выделить из своего корпуса часть для его подкрепления.
– Вот это-то меня и тревожит все это время. – Румянцев недовольно поморщился. – Оголили весь левый берег на десятки верст, словно приглашая неприятеля свободно переходить на наш берег… Да и Потемкину я не раз внушал, что он спокойно может оставить Крайов и соединяться с Гудовичем. Но они сделали все по-своему, вот до сих пор Турно и не можем взять. На днях дал указ князю Репнину – не раздроблять своих сил и стараться занять такое положение, чтобы сохранить то, что уже имеем. Есть сведения, что неприятель готовит поиск на Журжу. Уверен: Репнин уже встретился с турками и сделает то, что подскажет ему его искусство и предприимчивость.
Не успел Румянцев произнести эти слова, как к штабной палатке подлетел курьер и передал пакет от Репнина. Вручивший его князь Вадбольский устало переминался с ноги на ногу, глядя, как фельдмаршал мгновенно побагровел, прочитав первые же строки рапорта.
– Господа! Поразительная новость, неожиданная и неприятная. Журжа в руках неприятельских… Ведомость сия просто оскорбительна для меня… Подобно этому происшествию никогда я еще не познал, где только носил я звание военного командира…
Никто не перебивал фельдмаршала, зная его быстрый и неукротимый нрав. Ему не попадайся под горячую руку.
– Я передал князю Репнину корпус Потемкина для того, чтобы он совместно с ним действовал под Турно. Но кому же могла прийти в голову такая нелепая мысль – обнажить всю Валахию! Пусть даст мне знать, – повернувшись к Ступишину, сказал Румянцев, – какие нужды заставили его удалить весь корпус с назначенной ему позиции. Пусть также разберется в том, почему наш гарнизон был доведен до сдачи крепости. И произошло сие, я думаю, от малодушия коменданта и всей его команды. Ведь там же был большой запас провианта и снарядов, крепкие стены… Странно все это, странно… Пусть арестует всех офицеров гарнизона, я сам буду заниматься их судьбой. Пусть немедленно установит непрерывное сообщение с Браиловом, а то и сия крепость окажется в осаде, если не принять мер. А мы для лучшего обеспечения сего края сделаем движение к реке Яломице.
Фельдмаршал переживал первую неудачу начавшейся кампании глубоко и болезненно. Знавшие его давно генералы видели, как тяжко ему давались спокойствие и выдержка…
