А вскоре от перебежчика Румянцев узнал, что в этом доме скрываются важные военные и гражданские лица как в безопасном пристанище. «Вот немецкое коварство, – подумал Румянцев. – Хотели хитростью спастись, но нет, хватит с ними быть благородным». И приказал снова открыть огонь по городу и по дому принца. Пятьдесят выстрелов произвели должное впечатление на упрямого Кноблоха, понявшего, что его хитрость разгадана.
Прибывший адъютант вновь спросил об условиях сдачи.
– Я уже передавал условия сдачи. Господин генерал-майор Кноблох их знает. Если вы согласны с ними, то принимайте решение… Я не имею лишнего времени в сих договорах упражняться, мое намерение штурмовать Трептов твердо. У нас все для этого готово.
– Ваше сиятельство, – сказал адъютант, – наше бедственное положение понуждает нас склониться на все ваши требования.
– В таком случае для подписания условий капитуляции поедет с вами князь Вяземский.
На следующий день, 14 октября, после подписания капитуляции, весь гарнизон Трептова с барабанным боем вышел в Кольбергские ворота и сложил ружья, знамена, оружейные вещи. Военнопленными русских стали генерал-майор Кноблох, 1 генерал-квартирмейстер, 3 полковника, 52 майора и обер-офицера, 129 унтер-офицеров, 1503 рядовых… Среди трофеев – 15 знамен, 7 пушек.
Румянцев разрешил генерал-майору Кноблоху, сказавшемуся больным, не присутствовать при церемонии капитуляции. Он был великодушным к поверженному неприятелю.
Румянцев стоял и смотрел на всю эту торжественную церемонию, радовался победе, доставшейся без потерь. А мысленно уже снова был под Кольбергом, где неприятель так крепко закопался в ретраншементах, ставших неприступными.
Генерал-майор Кноблох и весь его штаб и обер-офицеры дали подписку не участвовать в войне с русскими и были отпущены по месту жительства. Унтер-офицеры и рядовые были отправлены под надлежащим присмотром в Керлин. Пушки, кавалерийские и артиллерийские лошади, оружейные вещи и амуниция были использованы для укомплектования полков, знамена неприятеля отправлены в ставку армии.
Но главное было даже не в этой капитуляции. Главное – Румянцев лишил Платена надежд на безопасность дороги Кольберг – Штеттин. Отныне русские войска будут диктовать свои условия. Воодушевленный Румянцев вернулся к своим войскам, осаждавшим Кольберг.
Но только удалось перехватить инициативу, как поступило распоряжение Бутурлина отходить на зимние квартиры. Главнокомандующий, ссылаясь на привычные методы ведения войны, напоминал, что наступившие дожди, непогода, заморозки доведут корпус до крайнего оскудения, нужно сберечь людей и лошадей, а о взятии Кольберга лучше не помышлять. Он распорядился оставить генерал-майора Яковлева с двумя полками в Грейфенберге и подчинил его Румянцеву. Генерал-майор Берг с легкими войсками также оставался в его полном распоряжении. Два кавалерийских, все гусарские и казацкие полки Берга должны содержать пост в Гольнове для того, чтобы наблюдать за передвижениями неприятеля и тут же сообщать о них Румянцеву. А если неприятель пойдет на Гольнов с превосходящими силами, то Бергу следует отступить к Грейфенбергу для соединения с пехотными полками генерал-майора Яковлева.
Румянцев прибыл в лагерь под Кольбергом. Как он и предполагал, сведения, полученные от дезертиров и перебежчиков, свидетельствовали о том, что корпус принца Евгения терпит большие лишения: не хватает продовольствия, а также боевых припасов. Особо убедил его в том рапорт генерала Берга, в котором сообщалось, что Платен, собрав транспорт в 5 тысяч фур, выделив для сопровождения 9 тысяч солдат, пытается прорваться в крепость.
Нужны были немедленные ответные меры. Румянцев направил в помощь генералу Бергу бригадира Краснощекова с казацкими полками, приказал полковнику Апочинину, стоявшему в Трептове, с двумя легкими батальонами и Рижским гренадерским полком идти на соединение с частями генерала Берга и совместно сокрушить отряд Платена и не пропустить транспорт.
У Румянцева было такое предчувствие, что назревают решительные события и не обойтись без кровопролитной битвы.
Глава 8
Шкатулка императрицы
Беспокойно было на душе ее императорского величества Елизаветы Петровны. Сколько уж раз в последние годы она оказывалась в постели, сваленная беспощадными припадками: падала в обморок, горлом шла кровь. Потом врачам удавалось кое-как поставить ее на ноги. Она начинала выходить в свет, жизнь двора входила в свое привычное русло… Но она-то прекрасно понимала, что жизнь ее подходит к концу. Правда, наступали и минуты просветления, она чувствовала прежние силы, и мрачные предчувствия забывались. Она становилась такой же веселой и жизнерадостной, как прежде.
Только не надолго отпускали болезни, терзавшие ее, и она все чаще задумывалась о том, сколько замыслов не удалось ей осуществить в свое царствование. Почти двадцать лет огромная Россия была послушна, исполняя ее повеления. И что ж?.. Кое-что из начинаний отца, Петра Великого, ей удалось осуществить, а кое-что она попыталась лишь восстановить, порушенное прежними властителями, в особенности двоюродной ее сестрой Анной Иоанновной и ее немецкими любимцами – Бироном, Минихом, Остерманом и многими другими…
Нет, не так уж много удалось ей сделать! Ну, отменила смертную казнь, но без каторжной Сибири не обошлось и ее царствование. Скольких пришлось за те или иные прегрешения сослать, отбирая у них имения, дома, драгоценности, деньги! Видно, без этого невозможно обойтись ни одному правителю. Ну, вернула русским бразды правления государством, отстранив иностранцев.
Вот, пожалуй, и все. Видно, слишком много она уделяла внимания балам, веселью, удовлетворению своих малейших прихотей и страстей… Полной мерой было отпущено ей наслаждений. Как женщина она взяла от жизни все, что только можно было пожелать. И ее любили, и она любила. Все ее любовники заняли видное положение в обществе. Жизнь ее была бы совсем прекрасной, если б не десять лет правления Анны Иоанновны, когда ее мучили вечное безденежье, боязнь оступиться, чем-то прогневить ревниво наблюдавшую за каждым ее шагом императрицу. Досадно было Елизавете Петровне и то, что именно ей, так хотевшей мира и тишины, чинного благолепия и радостного веселья на куртагах, все-таки пришлось воевать с Пруссией. Да и не только с ней. Даже внутри императорского двора шла скрытая вражда, и она, как ни скрывали от нее, страдала от этого недружелюбия близких ей людей.
Припадки, становившиеся все чаще, ослабляли ее, но природный ум дочери Петра по-прежнему был тверд и ясен… Много нерешенного, сложного, противоречивого остается после нее… И как все это разрешить в оставшиеся дни? Она не знала, и в смерти она видела сладостное избавление от всего этого мелкого, сиюминутного… Она хорошо знала, что наследник русского престола Петр Федорович, ее племянник, внук Петра Великого, не любит Россию и все русское. Он даже не выучился русскому языку, еле-еле может изъясняться. А что она могла поделать? Лишить его престола? Объявить наследником его сына Павла? А его самого выслать? Но какие придумать законные резоны?.. Может, исправится? Ишь какой ласковый в последние дни, почти не отходит, все время у ее постели, лобызает руки в порыве любви и сострадания к ее мукам. Как же она может отказать внуку Петра в праве на престол деда!.. Как быстротечно было правление Петра II, старшего внука Петра Великого! Может, этот внук будет счастливее?.. Да нет! Она не верила Петру Федоровичу и мучилась от сознания своего бессилия что-либо поправить в надвигающихся с неотвратимостью рока событиях.
