Беспокоили ее слухи о переписке Петра Федоровича с Фридрихом II, в которой будто бы наследник русского престола выдает своему кумиру государственные тайны. Трудно поверить в такую мерзость ей, привыкшей вести честную и открытую политическую борьбу. Стоило ей узнать, что Фридрих слишком вольно отозвался о ней как о женщине, как с той же минуты она возненавидела его. Это до известной степени предрешило ее союз с Австрией и Францией против прусского короля. И сколько уж лет идет война с ним… Что делать? Что делать?..
А что Екатерина Алексеевна, великая княгиня, бывшая ангальт-цербстская принцесса? Все читает небось, все читает… И скачет верхом, своевольница… Уже как она, российская самодержица, наказывала следить за ней, пресекать всяческую ее самостоятельность, но великая княгиня всегда находила лазейки, чтобы нарушить императорские запреты, хотя и прикидывалась смиренницей… Да, с такой супругой несдобровать бедному великому князю… Уж сейчас умудряется изменять, а ему хоть бы что. И знает об этом, но ничего не предпринимает, даже не жалуется. Находит утешение у молоденьких фрейлин. И просчитается, бедняга. Уж слишком добр и прост, откровенен, ничего не таит за душой, все у него на лице написано… Ох, как нелегко ему придется…
И Елизавета Петровна вспомнила, как больше тридцати лет назад сестра ее, Анна Петровна, бывшая замужем за герцогом Голштинским, сообщила ей радостную весть: у нее родился сын. А Мавра Егоровна Шепелева, подружка по детским забавам, писала ей о чепчиках и пеленках, которые, по бедности своей, Анна Петровна сама шила для ребенка, вовсе не подозревая, что он станет со временем наследником российского престола. Конечно, бесценная Мавра писала не только о чепчиках и пеленках, но и о тех молодых людях, которые нравились Елизавете Петровне и жили в тех далеких краях… И сколько лет Мавра Егоровна служила ей верно и преданно. Но вот уж два года, как она умерла. Она и ее муж, Петр Иванович Шувалов, подарили ей Ивана Ивановича Шувалова, драгоценнейшего по уму и такту, скромного, даже застенчивого, человека… И сколько он уж сделал для родного Отечества: основал Московский университет, Академию художеств в Петербурге, заказал «Историю Петра Великого» Вольтеру, снабжал его материалами, постоянно помогает Ломоносову в борьбе с немцами. Сам не отрывается от книг, все что-то пишет. А сколько картин он уже приобрел на Западе, ведет переписку с российскими послами в Вене, Лондоне, Париже! Нет, не зря она доверила ему в последние месяцы заниматься дипломатическими делами государства. Вместе с канцлером он уже сделал первые удачные шаги на этом поприще. Не ей же заниматься этими делами с ее здоровьем.
– Эй! Кто-нибудь… Егоровна! – слабо произнесла Елизавета Петровна, но тут же вспомнила о смерти своей любимицы. – Позовите Ивана Ивановича! Кончилась ли Конференция-то? Что они там решили?.. – словно извиняясь за опрометчиво вылетевшее слово, говорила Елизавета склонившейся над ней статс-даме.
Казалось бы, думай о себе, замаливай свои грехи, больше думай о Боге, о скорой встрече с ним, но живой думает о жизни и отгоняет прочь самое страшное.
Весь этот год Елизавета Петровна превозмогала недомогание: то утрами кровь шла горлом, то лихорадило ее по целым дням. А в июле упала без чувств и пролежала несколько часов без сознания. Уныние царило при дворе. Но в сентябре ей стало лучше, снова она занялась делами. На первом же куртаге испанский резидент и его супруга нарушили придворный этикет: маркиз поцеловал руку императрице и великой княгине Екатерине Алексеевне, а его супруга – только императрице. Когда ей напомнили об этикете, маркиза, сделав вид, будто не слышит, лишь поклонилась великой княгине. Возмущенная Елизавета сказала канцлеру Воронцову, что такое нарушение этикета не должно оставаться без последствий. На следующий же день Воронцов высказал недовольство испанскому резиденту. Но тот сослался на французского посла в России, посоветовавшего ему отказаться от строгого соблюдения этикета по отношению к великой княгине… И полетели депеши в Мадрид, Париж…
Нет, она не могла оставить без последствий такое неуважение к будущей российской императрице… Нет, это не пустяки…
А совсем недавно Петр Федорович стал бряцать оружием и хвастался, что он, как герцог Голштинский, никогда не откажется от своих прав на Шлезвиг, захваченный Данией, и лично поведет войска против захватчицы. Конечно, в Дании переполошились, готовились к войне с Россией. Но выгодна ли эта новая война? Великий князь даже не подумал об этом, увлеченный своими мелкими эгоистическими расчетами.
Чаще всего Елизавета Петровна задумывалась о войне с Фридрихом, о Померании и Кольберге, куда переместились интересы воюющих держав. Бутурлин слал радужные реляции, а ей становилось горько и от его вранья, и от беспомощности что-либо поправить. Ведь именно она сама, привлеченная мужественной красотой Александра Бутурлина, сделала его своим ближайшим человеком еще в годы их юности. Благодаря ей, Елизавете, Бутурлин стал пользоваться вниманием и Петра II, который пожаловал его действительным камергером, кавалером ордена Александра Невского, генерал-майором и унтер-офицером кавалергардского корпуса… При Анне Иоанновне занимал второстепенные губернаторские места, а при ней, Елизавете, сразу стал правителем Малороссии, генерал-аншефом. Она же отдала под его команду войска Лифляндии и Эстляндии, потом пожаловала его сенатором, наконец, вручила ему фельдмаршальский жезл и совсем недавно графское достоинство… А он ничуть ей не отплатил за всю ее доброту и благоволение… Только водка, видно, у него на уме. Иначе как же объяснить все его бесцельные марши туда-сюда – от Познани к Бреславлю, а от Бреславля к Познани? Зря она вручила ему армию… Видно, правы те, кто говорил: «Петр Семенович Салтыков поехал в прошлом году к армии мир делать, но мира не сделал, а Бутурлин, конечно, не сделает ни мира, ни войны…» Так оно и получилось: 120 тысяч союзных войск не могли одолеть 60 тысяч Фридриха. Вот только один Румянцев и остался действовать против Кольберга, а все другие во главе с фельдмаршалом отправились на зимние квартиры. И на этот раз не удалось проучить строптивого прусского короля…
Неожиданно мысли Елизаветы Петровны перекинулись на Зимний дворец, который она приказала достраивать еще семь лет назад, в 1754 году. Растрелли взялся все сделать быстро, но война помешала. И вот до сих пор она еще не въехала в Зимний, хотя так хотела пожить в нем, уж очень ей нравилось там. В дни просветления она часто думала о том, как она будет счастлива под одной крышей со своим фаворитом Иваном Шуваловым, которому сейчас приходится ездить к ней из своего собственного дома, пусть недалеко расположенного, но все-таки…
«Сколько уж прошло времени с тех пор, как я позвала его, а он еще не пришел, – тоскливо думала Елизавета Петровна. – Сколько ж может продолжаться война, опять уж скоро зима, а войне нет конца! Снова австрийский посол Эстергази будет выражать недовольство действиями главной русской армии, так ничего существенного и не добившейся за эту кампанию… О Господи, пощади меня, дай спокойно умереть, без этих страшных болей…»
– Егоровна! – простонала императрица. И снова в ужасе вспомнила, что верной подруги нет более в живых.
Другая дама, вопросительно поглядев на нее, тут же подошла к Елизавете Петровне, готовая исполнить любую ее просьбу.
