Дмитрий Милютин поддерживал строгую политику Муравьева против мятежников. Следственная комиссия работала упорно и ожесточенно, все захваченные с оружием в руках представали перед судом, получали свои наказания и отсылались в Сибирь на поселение. Но уже в Петербурге заключенные под стражу поляки чувствовали себя скорее героями, чем осужденными. Дмитрий Милютин особенно поражался поведению генерал-губернатора князя Суворова и министра внутренних дел Валуева. По Петербургу ходил подписной лист в поддержку жестких мер Муравьева против польских повстанцев, многие известные люди подписывались, а когда попросили подписать князя Суворова, он отказался, сказав, что такому людоеду он не прочит долгой политической жизни. Естественно, эта молва быстро разнеслась по Петербургу, и Федор Тютчев тут же откликнулся эпиграммой по этому поводу:
Гуманный внук воинственного деда,
Простите нам, наш симпатичный князь,
Что русского честим мы людоеда,
Мы, русские, Европы не спросясь!..
Как извинить пред вами эту смелость?
Как оправдать сочувствие к тому,
Кто отстоял и спас России целость,
Всем жертвуя призванью своему, —
Кто всю ответственность, весь труд и бремя
Взял на себя в отчаянной борьбе
И бедное, замученное племя,
Воздвигнув к жизни, вынес на себе, —
Кто, избранный для всех крамол мишенью,
Стал и стоит, спокоен, невредим,
Назло врагам, их лжи и озлобленью,
Назло, увы, и пошлостям родным.
Так будь и нам позорною уликой
Письмо к нему от нас, его друзей!
Но нам сдается, князь, ваш дед великий
Его скрепил бы подписью своей.
Написанное 12 ноября 1863 года стихотворение, ходившее по рукам, попало и к Дмитрию Милютину, оно великолепно передает сатирическое отношение к светлейшему князю, который своей непредсказуемостью давно веселил императорскую элиту. В апреле 1866 года Тютчев еще раз вернется к князю Суворову и даст ему великолепный портрет в стихах:
Два разнородные стремленья
В себе соединяешь ты:
Юродство без душеспасенья
И шутовство без остроты.
Сама природа, знать, хотела
Тебя устроить и обречь
На безответственное дело,
На безнаказанную речь.
Два этих стихотворения Федора Тютчева точно передают характер князя Суворова, человека безответственного и безнаказанного, безвластного и безнадежного в государственных делах, он был готов всех простить, даже преступников, но совсем не терпел суровости и строгости в антигосударственных делах; потому для него Муравьев был «людоед» и «вешатель», а применить строгость к восставшему против государственного строя – это закон, это норма. Великий князь Константин Николаевич отказался использовать те же методы, как и Муравьев, и уволен в отставку. «Великий князь не в уровень с событиями», – записал в дневнике Валуев.
Дмитрий Алексеевич Милютин, наблюдая за всем ходом этих событий, полностью был согласен и с Тютчевым, и с Валуевым в оценке текущего момента.
Генерал Берг жаловался военному министру Милютину на вмешательство Муравьева в варшавские дела. Но и Муравьев не щадил ни графа Берга, ни своих петербургских врагов. Его раздражало двусмысленное отношение к антинародным выступлениям мятежников, – то лицемерят перед ними, то призывают к подавлению восстания. Естественно, всплыли факты его биографии, которые не украшали его в современном обществе, когда торжественно возвращались из ссылок и поселений осужденные декабристы. Вспомнили, что Михаил Николаевич Муравьев тоже был членом Союза благоденствия, но потом разочаровался и отказался от революционных методов, которые совсем недавно во Франции ничего не дали, кроме диктатора Наполеона и Людовика Восемнадцатого. И в последующем – две революции, и наконец пришел Наполеон Третий с теми же диктаторскими замашками.
Еще тридцать лет назад, в период мятежа поляков 1831 года, жестоко подавленного, Муравьев был назначен военным губернатором в Гродно и проявил себя достаточно суровым по отношению к полякам, потом он был назначен военным губернатором в Минскую, потом – в Курскую губернию, через несколько лет министр финансов Канкрин, женатый на Муравьевой, назначил его директором департамента податей и сборов, естественно с дозволения императора Николая Первого, в апреле 1857 года Муравьев был назначен министром государственных имуществ и был известен как ярый крепостник, возражавший против всяких реформ в крестьянском деле, был ярым полемистом против Николая Милютина и его группы реформаторов. Таких полемистов против Николая Милютина было много, но потом под напором Александра Второго количество их поуменьшилось, и остались самые принципиальные, среди них был и Муравьев. Но наступила пора гласности, которую в канцеляриях называли «проклятой», появились рескрипты и указы императора. Приходилось ему угождать императору и противодействовать «красным», так называли всех тех, кто противостоял бюрократическому режиму императорского двора. Тут Муравьев противостоял великому князю Константину Николаевичу, стоявшему на стороне «красных».
«День именин М.Н. Муравьева, 8 ноября, послужил поводом к новым в честь его овациям. Отовсюду полетели в Вильну поздравительные телеграммы; утром на прием к имениннику съехалось огромное число служащих чинов, представителей разных сословий и местностей, духовенство всех исповеданий; депутаты подносили адреса и иконы, – вспоминал Дмитрий Милютин. – В самой Вильне собрана была по добровольной подписке значительная сумма на сооружение церкви во имя архистратига Михаила: при поднесении Михаилу Николаевичу этого пожертвования, депутацией представлено было ему самому указать место для возведения этого храма. Наконец, прибывший из Петербурга камергер Шевич поднес Муравьеву икону св. Архистратига Михаила при коллективном письме от петербургского кружка почитателей его. Мысль этой манифестации принадлежала графине Антонине Дмитриевне Блудовой, которой удалось собрать до 80 подписей (в числе их была и моя)».
Камергер Шевич был внуком графа Д.Н. Блудова.
Михаил Николаевич прислал каждому из подписавших письмо благодарность за память о нем, «когда Провидению и августейшему монарху нашему угодно было избрать меня деятелем и споспешни-ком к подавлению крамолы и мятежа в здешнем крае», «в минуту решительной борьбы в этой стране коренного русского населения с чуждым элементом, посягнувшим на уничтожение здесь православия и русской жизни».
Другая точка зрения, идущая тоже от представителя высшего света князя Петра Долгорукова, выражена в одном из парижских изданий в конце ноября 1863 года:
«Из этого краткого жизнеописательного очерка можно видеть свойства Муравьева: ум замечательный, трудолюбие, имеющее подспорьем железное здоровье, энергия, предприимчивость, но вместе с тем лукавство, себялюбие непомерное, жестокость, способная дойти до свирепости, корыстолюбие алчное, ненасытное, полная и безграничная безразборчивость в достижении своих целей, как властолюбивых, так и денежных.
