Жермена де Сталь пробыла в России совсем недолго, менее двух месяцев. В поисках более надежного убежища она уехала в Швецию.
Она не знала, что через двадцать лет ее образ и ее романы вдохновят первого русского поэта, и он напишет:
Воображаясь героиней
Своих возлюбленных творцов,
Кларисой, Юлией, Дельфиной,
Татьяна в тишине лесов
Одна с опасной книгой бродит,
Она в ней ищет и находит
Свой тайный жар, свои мечты,
Плоды сердечной полноты…
1824 г.
А в недописанном прозаическом романе «Рославлев» заставит другую свою героиню Полину восхищаться мадам де Сталь: «Мужчины и дамы съезжались поглазеть на нее, и были по большей части недовольны ею. Они видели в ней пятидесятилетнюю толстую бабу, одетую не по летам. Тон ее не понравился, речи показались слишком длинны, а рукава слишком коротки. Отец Полины, знавший m-me de Stael еще в Париже, дал ей обед, на который скликал всех наших московских умников. Тут увидела я сочинительницу „Корины“. Она сидела на первом месте, облокотясь на стол, свертывая и развертывая прекрасными пальцами трубочку из бумаги. Она казалась не в духе, несколько раз принималась говорить и не могла разговориться. Наши умники ели и пили в свою меру и, казалось, были гораздо более довольны ухою князя, нежели беседою m-me de Stael. Дамы чинились. Те и другие только изредка прерывали молчание, убежденные в ничтожестве своих мыслей и оробевшие при европейской знаменитости. Во все время обеда Полина сидела как на иголках. Внимание гостей разделено было между осетром и m-me de Stael. Ждали от нее поминутно bon-mot; наконец вырвалось у ней двусмыслие, и даже довольно смелое. Все подхватили его, захохотали, поднялся шепот удивления; князь был вне себя от радости. Я взглянула на Полину. Лицо ее пылало, и слезы показались на ее глазах. Гости встали из-за стола, совершенно примиренные с m-me de Stael: она сказала каламбур, который они поскакали развозить по городу.
В. Л. Боровиковский. Портрет Жермены де Сталь
„Что с тобою сделалось, ma chère? — спросила я Полину, — неужели шутка, немножко вольная, могла до такой степени тебя смутить?“ — „Ах, милая, — отвечала Полина, — я в отчаянии! Как ничтожно должно было показаться наше большое общество этой необыкновенной женщине! Она привыкла быть окружена людьми, которые ее понимают, для которых блестящее замечание, сильное движение сердца, вдохновенное слово никогда не потеряны; она привыкла к увлекательному разговору, высшей образованности. А здесь… Боже мой! Ни одной мысли, ни одного замечательного слова в течение трех часов! Тупые лица, тупая важность — и только! Как ей было скучно! Как она казалась утомленной! Она видела, чего им было надобно, что могли понять эти обезьяны просвещения, и кинула им каламбур. А они так и бросились! Я сгорела со стыда и готова была заплакать… Но пускай, — с жаром продолжала Полина, — пускай она вывезет об нашей светской черни мнение, которого они достойны. По крайней мере, она видела наш добрый простой народ и понимает его. Ты слышала, что сказала она этому старому, несносному шуту, который из угождения к иностранке вздумал было смеяться над русскими бородами: „Народ, который, тому сто лет, отстоял свою бороду, отстоит в наше время и свою голову“. Как она мила! Как я люблю ее! Как ненавижу ее гонителя!“»
Она не знала, что двадцать лет спустя, желая сделать комплимент образованной утонченной женщине, русские будут называть ее «северной Коринной».
Потому что, когда уйдут с позором войска Наполеона, в Россию придет романтизм с его влиянием к внутреннему миру человека, в том числе и к внутреннему миру миру женщины. Быть оригинальной, тонко чувствующей и возвышенной натурой будет не только нормально, это будет модно.
XIX век хотел видеть женщину-дворянку прежде всего романтичной, чувствительной и сентиментальной. Колесо времени снова повернулось, и женщины XVIII века, от которых жизнь требовала прагматичности, веры в себя и, зачастую, упрямства, ушли в тень, оставшись портретами на стенах гостиных, обставленных по новой моде. Или все же у женщин XVIII и XIX века было больше общего, чем кажется на первый взгляд? Для ответа на этот вопрос нужна еще одна книга.
Литература
Вознесенский М. Кадриль в танцевальных залах России XVIII столетия. Русские мемуары, 2007.
Гербештейн С. Записки о Московии. М., 1988.
Данилова А. Благородные девицы. М., 2004.
Дашкова Е. Р. Записки. Калининград, 2001.
Дуров И. Г. «Торжественная австерия четырех фрегатов» в честь победы в Гренгамской баталии 1720 года. — Электронная версия: http://www.reenactor.ru
Забелин И. Е. Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетиях. Смоленск, 2002.
Записки, оставшиеся по смерти Натальи Борисовны Долгорукой. СПб., 1912.
Императрица Екатерина II. О величии России. М., 2003.
Институтки. Воспоминания воспитанниц институтов благородных девиц. М., 2001.
История жизни благородной женщины: мемуары. М., 1996.
К пользе и славе Отечества. Архангельск, 2003.
Костомаров Н. И. Очерк домашней жизни и нравов великорусского народа в XVI и XVII столетиях. Смоленск, 2002.
Лаврентьева Е. В. Культура застолья начала XIX века. Электронная версия. http://fershal.narod.ru
Ландшафт моих воображений. Страницы прозы русского сентиментализма. М., 1990.
Мельников-Печерский П. И. Полн. собр. соч. СПб., 1909.
Музыка и балет в России XVIII века. Л., 1935.
Опатович С. Е. Евдокия Андреевна Ганнибал, первая жена Абраама Петровича Ганнибала. 1731–1753 // Русская старина, 1877. Т. 18. № 1. С. 69–78.
Павленко Н. Полудержавный властелин. М., 1991.
Павлова М. А. Интерьеры Большого Ораниенбаумского дворца. СПб., 2006.
Петр Великий: Воспоминания. Дневниковые записи. Анекдоты / Сост. В. Анисимов. СПб. Москва — Париж — Нью-Йорк, 1993. (Государственные деятели России глазами современников.)
Россия XVIII века глазами иностранцев. Л., 1989.
Россия первой половины XIX века глазами иностранцев. Л., 1991.
Русская поэзия XVIII века. Библиотека Всемирной Литературы. М., 1972.
Руссо Жан-Жак. Сочинения. Калининград, 2001.
Семевский М. И. Царица Катерина Алексеевна. Л., 1990.
Сиповский В. В. Итальянский театр в С.-Петербурге при Анне Иоанновне (1733–1735 гг.) // Русская старина, 1900. Т. 102. № 6. С. 593–611. Сетевая версия И. Ремизова, 2007.
