Светская жизнь
Дети рано начинали присутствовать на официальных церемониях, происходящих при дворе. Так, будущий Николай I и его сестра Анна уже в возрасте 1,5–2 лет танцевали на придворных балах. И если это еще можно было счесть развлечением, то участие в церемонии крестин Михаила Павловича, продолжавшейся более двух часов, представляется несомненно трудным для детей.
На крестинах сына Николая I Константина Николаевича присутствуют три его старших дочери: Мария, Ольга и Александра, которым в тот момент было соответственно восемь, пять и два года. Вспоминает Ольга Николаевна: «Следующей осенью, 9 сентября 1827 года, родился Константин, второй, долгожданный сын. Он родился уже как сын Императора, в то время как мы, старшие, родились еще детьми не венчанного на царство отца. К крестинам нам завили локоны, надели платья-декольте, белые туфли и Екатерининские ленты через плечо. Мы находили себя очень эффектными и внушающими уважение. Но — о разочарование! — когда Папа увидел нас издали, он воскликнул: „Что за обезьяны! Сейчас же снять ленты и прочие украшения!“ Мы были очень опечалены. По просьбе Мама нам оставили только нитки жемчуга. Сознаться? В глубине своего сердца я была согласна с отцом. Уже тогда я поняла его желание, чтобы нас воспитывали в простоте и строгости, и это ему я обязана своим вкусом и привычками на всю жизнь. Одеваться было мне всегда скучно. Мама или гувернантки заботились вместо меня об этом, и только будучи замужем, чтобы понравиться моему мужу, я научилась украшаться, и то только оттого, что мне было приятно, если Карл находил меня красивой и хорошо одетой».
Позже, в 1832 году, когда они гостили в Таллине, дети должны были совершать официальные прогулки: «По воскресеньям там играл военный оркестр. Нам надевали наши красивейшие платья, шляпы, подбитые розовым муслином, и рука об руку мы должны были проходить через публику, собравшуюся, чтобы видеть царских детей. Должна сказать, что мне было гораздо приятнее смотреть самой, чем давать себя разглядывать. Такие прогулки были обязанностью… Мы должны были также принимать сановников: военного губернатора Палена, гражданского губернатора Бенкендорфа, коменданта Паткуля, отца Сашиного друга детских игр, которому мы сделали визит, посетив его прекрасный загородный дом, расположенный на высоте над городом…»
В своей комнате дети могли, разумеется, есть вдоволь, но даже на семейных обедах, где соблюдался минимум этикета, дети часто вставали из-за стола голодными. Вот что рассказала своему биографу Ольга Александровна: «Робкой я не была, но эти семейные обеды скоро стали для меня сущей мукой. Мы с Михаилом все время ходили голодные, а хватать куски в неурочное время миссис Франклин нам не разрешала.
— Голодные? — переспросил я, не скрывая изумления.
— Ну, разумеется, еды было достаточно, — принялась объяснять Ольга Александровна, — и хотя блюда были простые, выглядели они гораздо аппетитнее, чем те, которые нам подавали в детской. Но дело в том, что существовал строгий регламент: сначала еду подавали моим родителям, затем гостям и так далее. Мы с Михаилом, как самые младшие, получали свои порции в самую последнюю очередь. В те дни считалось дурной манерой и есть слишком поспешно, и подъедать все, что положили тебе на тарелку. Когда наступал наш черед, мы успевали проглотить лишь один или два куска. Даже Ники однажды так проголодался, что совершил святотатство.
Великая княгиня рассказала мне, что каждый ребенок из Дома Романовых при крещении получал золотой крест. Крест был полый и наполнен пчелиным воском. В воск помещалась крохотная частица Животворящего Креста.
— Ники был так голоден, что открыл крест и проглотил все его содержимое. Потом ему стало очень стыдно, но он признался, что это было аморально вкусно. Я одна знала об этом. Ники не захотел рассказать о своем проступке даже Георгию и Ксении. Что же касается наших родителей, то не нашлось бы слов, чтобы выразить их негодование. Как вы знаете, все мы были воспитаны в строгом послушании канонам религии. Каждую неделю служили литургии, а многочисленные посты и каждое событие общенационального значения отмечалось торжественным молебном, все это было так же естественно для нас, как воздух, которым мы дышали. Не помню ни одного случая, чтобы кто-то из нас вздумал обсуждать какие-то вопросы религии, и все-таки, — улыбнулась Великая княгиня, — святотатство моего старшего брата ничуть нас не шокировало. Я только рассмеялась, услышав его признание, и впоследствии, когда нам давали что-то особенно вкусное, мы шептали друг другу: „Это было аморально вкусно“, — и никто нашего секрета так и не узнал.
Я снова выразил сомнение в том, чтобы наследник престола мог оказаться настолько голодным, живя во дворце, где в кухнях, кладовых, складах полно всевозможной еды.
— Это так, но существовал строгий порядок, — объяснила Великая княгиня. — Подавали завтрак, ленч, чай, обед и вечерний чай, все в строгом соответствии с инструкциями дворцовым буфетчикам. Некоторые из этих инструкций сохранились без изменения со времен Екатерины Великой. Скажем, в 1889 году появились маленькие булочки с шафраном, которые ежедневно подавались к вечернему чаю. Такие же булочки подавались при дворе еще в 1788 году. Мы с моим братом Михаилом то и дело проказничали, но мы просто не могли зайти украдкой в буфет и попросить бутерброд или булку. Такие вещи просто не делались».
В одиннадцать лет начинаются выходы в свет, пока еще кратковременные. «По обычаю, в одиннадцать лет я получила русское придворное платье из розового бархата, вышитого лебедями, без трена, — пишет Ольга Николаевна. — На некоторых приемах, а также на большом балу в день Ангела Папа, 6 декабря, мне было разрешено появляться в нем в Белом зале. Когда мы в него входили, все приглашенные уже стояли полукругом. Их Величества кланялись и подходили к дипломатическому корпусу. Папа открывал бал полонезом, ведя старшую чином даму дипломатического корпуса. В то время это была прелестная графиня Долли Фикельмон, жена австрийского посланника. За ними шли Мама с дядей Михаилом, затем я, под руку с графом Литта… Ввиду того что он был председателем Комиссии по постройке церквей, мне было велено навести разговор на эту тему, что я с грехом пополам и выполнила. В девять часов, когда начинался настоящий бал, я должна была уходить спать. Мне надлежало попрощаться с Мама, которая стояла в кругу стариков у ломберных столов. В то время как я повернулась, чтобы уйти в сопровождении своего пажа (его звали Жерве, и он был немногим старше меня), до меня донеслись слова Геккерна, нидерландского посла, обратившегося к Мама: „Как они прелестны оба! Держу пари, что перед сном они еще поиграют в куклы!“ Я с моим пажом! Эта мысль показалась мне невероятной, стоявшей вне моих представлений. Этот Геккерн был приемным отцом Дантеса, убившего на дуэли нашего великого поэта Пушкина».
В пятнадцать лет Ольга уже присутствует на половине бала и уходит спать только перед мазуркой. Она воспринимает это как неприятную обязанность, а не как развлечение: «В Москве мне пришлось принять участие в некоторых балах и торжественных обедах, без особой на то охоты: я всегда этого боялась, так как Папа очень следил за тем, чтобы мы все проделывали неспешно, степенно, постоянно показывая нам, как надо ходить, кланяться и делать реверанс. Мы могли танцевать только с генералами и адъютантами. Генералы всегда были немолоды, а адъютанты — прекрасные солдаты, а потому плохие танцоры. Перед мазуркой меня отсылали спать. Об удовольствии не могло быть и речи».
