Вот что пишет Мария Фредерикс, побывавшая девочкой на елках, устроенных для детей Николая I.
«Накануне Рождества Христова, в сочельник после всенощной, у императрицы была всегда елка для ее августейших детей, и вся свита приглашалась на этот семейный праздник. Государь и царские дети имели каждый свой стол с елкой, убранной разными подарками, а когда кончалась раздача подарков самой императрицей, тогда выходили в другую залу, где был приготовлен большой длинный стол, украшенный разными фарфоровыми изящными вещами с императорской Александровской мануфактуры. Тут разыгрывалась лотерея между всей свитой, государь обыкновенно выкрикивал карту, выигравший подходил к ее величеству и получал свой выигрыш-подарок из ее рук.
С тех пор, что я себя помню, с моих самых юных лет, я всегда присутствовала на этой елке и имела тоже свой стол, свою елку и свои подарки. Эти подарки состояли из разных вещей соответственно летам; в детстве мы получали игрушки, в юношестве — книги, платья, серебро; позже — брильянты и т. п. У меня еще до сих пор хранится с одной из царских елок: письменный стол со стулом к нему, на коем и сижу в эту минуту; сочинения Пушкина и Жуковского, серебро и разные другие вещи. Елку со всеми подарками мне потом привозили домой, и я долго потешалась и угощалась с нее.
Нас всегда собирали сперва во внутренние покои ее величества; там мы около закрытых дверей концертного зала или ротонды в Зимнем дворце, в которых обыкновенно происходила елка, боролись и толкались, все дети между собою, царские включительно, кто первый попадет в заветный зал. Императрица уходила вперед, чтобы осмотреть еще раз все столы, а у нас так и билось сердце радостью и любопытством ожидания. Вдруг слышался звонок, двери растворялись, и мы вбегали с шумом и гамом в освещенный тысячью свечами зал. Императрица сама каждого подводила к назначенному столу и давала подарки. Можно себе представить, сколько радости, удовольствия и благодарности изливалось в эту минуту. Так все было мило, просто, сердечно, несмотря на то что было в присутствии государя и императрицы; но они умели, как никто, своей добротой и лаской удалять всякую натянутость этикета. Более полвека теперь прошло, много воды утекло, а как представится это счастливое прошлое, невольно слезы навертываются на глаза».
24 декабря 1855 года Анна Тютчева записывает в дневнике: «Была особая елка для императрицы, елка для императора, елка для каждого из детей императора и елка для каждого из детей великого князя Константина. Словом, целый лес елок. Весь большой Золотой зал был превращен в выставку игрушек и всевозможных прелестных вещиц. Императрица получила бесконечное количество браслетов… образа, платья и т. д. Император получил от императрицы несколько дюжин рубашек и платков, мундир, картины и рисунки».
Запомнились рождественские праздники и Ольге Александровне. Йен Воррес с ее слов рассказывает: «За несколько недель до Рождества во дворце начиналась суматоха; прибывали посыльные с какими-то пакетами, садовники несли многочисленные елки, повара сбивались с ног. Даже личный кабинет Императора был завален пакетами, на которые Ольге и Мише было запрещено смотреть. В тесной кухне в задней части детских апартаментов миссис Франклин священнодействовала, готовя сливовые пудинги. Такое блюдо без труда могли бы изготовить и повара, но миссис Франклин и слышать не хотела о том, чтобы переложить эту обязанность на чужие плечи.
К Сочельнику все уже было готово. Пополудни во дворце наступало всеобщее затишье. Все русские слуги стояли возле окон, ожидая появления первой звезды. В шесть часов начинали звонить колокола Гатчинской дворцовой церкви, созывая верующих к вечерне. После службы устраивался семейный обед.
— Обедали мы в комнате рядом с банкетным залом. Двери зала были закрыты, перед ними стояли на часах казаки Конвоя. Есть нам совсем не хотелось — так мы были возбуждены — и как же трудно нам было молчать! Я сидела, уставясь на свой нож и вилку, и мысленно разговаривала с ними. Все мы, даже Ники, которому тогда уже перевалило за двадцать, ждали лишь одного — когда же уберут никому не нужный десерт, а родители встанут из-за стола и отправятся в банкетный зал.
Но и дети, и все остальные должны были ждать, пока Император не позвонит в колокольчик. И тут, забыв про этикет и всякую чинность, все бросались к дверям банкетного зала. Двери распахивались настежь, и „мы оказывались в волшебном царстве“.
Весь зал был уставлен рождественскими елками, сверкающими разноцветными свечами и увешанными позолоченными и посеребренными фруктами и елочными украшениями. Ничего удивительного! Шесть елок предназначались для семьи и гораздо больше — для родственников и придворного штата. Возле каждой елки стоял маленький столик, покрытый белой скатертью и уставленный подарками.
В этот праздник даже Императрица не возмущалась суматохой и толкотней. После веселых минут, проведенных в банкетном зале, пили чай, пели традиционные песни. Около полуночи приходила миссис Франклин и уводила не успевших прийти в себя детей назад в детские. Три дня спустя елки нужно было убирать из дворца. Дети занимались этим сами. В банкетный зал приходили слуги вместе со своими семьями, а Царские дети, вооруженные ножницами, взбирались на стремянки и снимали с елей все до последнего украшения. Все изящные, похожие на тюльпаны подсвечники и великолепные украшения, многие из них были изготовлены Боленом и Пето, раздавались слугам. До чего же они были счастливы, до чего же были счастливы и мы, доставив им такую радость!»
Подарки для родителей дети готовили своими руками.
Замужество
Следующим этапом в жизни великих княжон было семнадцатилетие, когда заканчивалось их воспитание и они получали собственные покои и собственных фрейлин. Теперь они были готовы сыграть свою роль в политической пьесе, называемой «Союз двух правящих домов».
Павел I выдал двух старших дочерей в один день. Александру — за Иосифа Антона Иоганна Габсбург-Лотарингского, эрцгерцога Австрийского и палатина Венгерского; Елену — за наследного герцога Мекленбург-Шверинского. И если в Мекленбурге русская княжна могла пожаловаться разве что на скромность обстановки, то Александре пришлось по-настоящему тяжело. Старший брат Иосифа и его жена были предубеждены против Александры из-за старых семейных распрей, кроме того, они убеждали ее сменить веру и перейти в католичество. По словам духовника палатины Андрея Самборского: «После сего возгорелось против невинной жертвы непримиримое мщение; после сего не нужно вычислять всех неприятностей, которыми нарушалось душевное спокойствие ее высочества… Одна только дама между всеми непрестанно внушала, дабы великая княгиня всемерно старалась показать свою любовь супругу в высочайшей степени, и таким образом, возобладав над его сердцем, располагала бы его мыслями по своему желанию. Не по чистой совести и сия дама таковые советы внушала, но с той целью, чтобы некоторые политики, чрез посредство ее высочества, могли действовать на палатина, который против них был весьма скрытен и не согласен с их планами». Когда палатина забеременела, врач, приставленный к ней по приказу императрицы, «более искусен был в интригах, нежели в медицине, а притом в обхождении был груб». Александра умерла в родах, умер и ее новорожденный ребенок. Через два года скончалась и ее сестра Елена. Ей было всего восемнадцать лет, и она родила двоих детей за три года, что сильно истощило ее организм.
