Возникает подозрение, что работая над книгой «Государство и революция», Ленин сам был озадачен высказыванием Энгельса об отмирании государства и пытался как-то в этом разобраться. В том, что буржуазному государству придет конец, — он не сомневается. Это случится в результате беспощадной, чудовищной борьбы пролетариата с буржуазией, предсказывает он. В одном отрывке он заявляет, что пролетарское государство начнет отмирать сразу же после победы над буржуазией, «ибо в обществе без классовых противоречий государство не нужно и невозможно». При поддержке преобладающего большинства населения оно будет осуществлять свою волю «почти что без „машины“, без особого аппарата…». «…Коммунизм создает полную ненадобность государства, ибо некого подавлять». Но чем дальше, тем больше он запутывается в противоречиях, повторяет одно и то же, сбивается; он манипулирует словами, как жонглер разноцветными шариками, — они так славно танцуют в воздухе, послушные ему, но постепенно рука его теряет уверенность, шарики лопаются, представление заканчивается, артист устало бредет домой. Только что он утверждал, что государство отомрет немедленно после победы пролетариата, — и вот он уже печально качает головой, вынужденный признаться в своей неуверенности: «Поэтому мы и вправе говорить лишь о неизбежном отмирании государства, подчеркивая длительность этого процесса, его зависимость от быстроты развития высшей фазы коммунизма и оставляя совершенно открытым вопрос о сроках или о конкретных формах отмирания, ибо материала для решения таких вопросов нет». И не могло быть, поскольку выдвинутая им теория построена на песке, — она абсолютно лишена какого-либо научного обоснования.
Постулат об отмирании государства превращается у Ленина в своего рода заклинание, с помощью которого он вызывает любимого духа, тем более дорогого его сердцу, что того не так-то просто удержать: едва появившись на зов, он снова ускользает, рассеивается, как мечта. Этот постулат звучит рефреном в каждом новом рассуждении автора; любой поворот его мысли приводит все к тому же — к отмиранию государства. «Все общество будет одной конторой и одной фабрикой с равенством труда и равенством платы», — мечтает он. Все граждане должны превратиться в служащих и работников «по найму у государства, каковым являются вооруженные рабочие». Ими будут руководить учетчики и контролеры. «Все дело в том, чтобы они работали поровну, правильно соблюдая меру работы, и получали поровну. Учет этого, контроль за этим упрощен капитализмом до чрезвычайности, до необыкновенно простых, всякому грамотному человеку доступных операций наблюдения и записи, знания четырех действий арифметики и выдачи соответственных расписок».
Позже Ленину пришлось убедиться в том, что государству для того, чтобы быть жизнеспособным, мало быть только счетной машинкой.
Тема отмирания государства почти все время звучит в унисон с темой беспощадного его уничтожения. Они сливаются в один лейтмотив, вырастают одна из другой, сходятся, расходятся, пытаясь обрести самостоятельное звучание. Чем напряженнее конфликт между темами, тем любовнее Ленин развивает каждую из них. Он как бы оказался перед выбором и не может решить, что ему больше по сердцу, — ведь уничтожать государство надо, но как лучше? — не сразу, медленно, без крови, или, наоборот, путем свирепой, кровавой бойни.
Огромные периоды ленинской книги читаются как выдержки из трактатов Нечаева и Бакунина. Сохранились тетради — черновики этой работы. И не случайно, что именно в одной из тетрадей — не в тексте — мы находим подтверждение связи его теории со взглядами Бакунина. Ленин придавал особое значение словам Маркса, которые тот написал в своем письме, относящемся к эпохе Парижской Коммуны. Маркс предсказывал: «…Следующей попыткой французской революции я объявляю: не передать из одних рук в другие бюрократически-военную машину, как бывало до сих пор, а сломать ее, и именно таково предварительное условие всякой действительно народной революции на континенте». Письмо Маркса датировано апрелем 1871 года. А за полгода до этого Бакунин в письме к некому французскому социалисту высказывал примерно ту же самую мысль: «Для меня ясно, что после фактического разрушения административной и правительственной машины только непосредственные революционные действия народа могут спасти Францию…» Ленина позабавило это совпадение. Он выписал эти слова на полях черновика рядом с цитатой из Маркса, а сверху снабдил их такой пометкой: «Пикантно. Ср. с Бакуниным».
Но в книге «Государство и революция» нет ни капли пикантного. Это примитивный, анархический взгляд на мир, который, согласно анархическим убеждениям, можно спасти от гибели, уничтожив до основания любое государство, низвергнув любые авторитеты. Ленину удалось закончить только шесть глав этой книги, но и их достаточно для того, чтобы понять, в каком умонастроении он пребывал накануне Октябрьской революции. Он писал ее в августе и в сентябре в том самом шалаше в Разливе, а затем уже в Гельсингфорсе, в частной квартире шефа полиции. Любопытно, как место пребывания отражалось на тональности текста — то ему сладко мечтается, пока он живет идиллически-вольной жизнью на покосе среди природы, то ему чудятся пугающие, кошмарные видения будущих битв, которые словно преследовали его в квартире главного полицмейстера Гельсингфорса. На титульном листе рукописи он обозначил свое авторство еще одним, новым, псевдонимом: «Ф. Ф. Ивановский», возможно, намереваясь издать свой труд в подпольной большевистской типографии. Но напечатана она была в 1918 году под странно звучавшим двойным псевдонимом: «В. Ильин (Н. Ленин)». В примечании говорилось, что Ленин имел намерение дополнить книгу еще одной главой — «Опыт русских революций 1905 и 1917 годов», но осуществить свой замысел не успел, помешали нагрянувшие события октября 1917-го. Ленин по этому поводу в послесловии к первому изданию заметил: «…Приятнее и полезнее „опыт революции“ проделывать, чем о нем писать».
В феврале 1918-го, примерно в то же время, когда вышла в свет книга Ленина, в свою очередь и Бухарин решил заняться проблемой отмирания государства. Ленин без интереса отнесся к его затее, заметив только, что задаваться вопросом: когда это произойдет? — волен любой человек, однако заранее объявлять об отмирании государства — значит, вмешиваться в ход истории. Вот так, с легкостью, он отмахнулся от идеи, владевшей всеми его помыслами несколько месяцев тому назад.
Тем временем, летом и осенью 1917 года, Керенский старался справиться с почти непосильными задачами, стоявшими перед Временным правительством: с войной, инфляцией, застоем в промышленности, которые грозили ввергнуть страну в состояние полной анархии. Общую сумятицу усугубил корниловский мятеж. Ригу пришлось сдать немцам. Керенский назначил себя главой директората, состоявшего из пяти человек, и страна получила нового диктатора, ненавистного народу так же, как до этого ему было ненавистно царское самодержавие. Указы, издаваемые Керенским, то выполнялись, то не выполнялись — в зависимости от того, чья сторона брала верх — офицеры, окружавшие Керенского, или Советы. По мере того как дело шло к зиме, влияние большевиков крепло. Арестованный после июльских событий Троцкий вышел из тюрьмы и стал играть ведущую роль в Петроградском Совете, оспаривая власть в столице с Керенским. В тот период он превратился в наиболее влиятельную политическую фигуру.
