Михайлов: «Максимум двадцать четыре часа с данного времени».
Ленин: «Сухим путем?»
Михайлов: «Железной дорогой».
Ленин: «А можете ли вы обеспечить их доставкою продовольствия?»
Михайлов: «Да. Продовольствия много. Есть также пулеметов до 35; с прислугой можем выслать без ущерба для здешнего положения и небольшое число полевой артиллерии».
Ленин: «Я настоятельно прошу от имени правительства республики немедленно приступить к такой отправке и прошу вас также ответить: знаете ли вы об образовании нового правительства и как оно встречено Советами у вас?»
Михайлов: «Пока только о правительстве из газет. Власть, перешедшая в руки Советов, встречена у нас с энтузиазмом».
Ленин: «Так значит, сухопутные войска будут немедленно двинуты, и для них обеспечен подвоз продовольствия?»
Михайлов: «Да. Сейчас же примемся за отправку и снабдим продовольствием».
Из этого телефонного разговора ясно, что Ленин играл еще непривычную для него роль и потому испытывал неуверенность в себе. Он ведь даже не назвался, а просто наугад позвонил в Гельсингфорс по прямому проводу, не зная, как будет воспринят его телефонный звонок; он не имел представления, как попадут в Петроград солдаты, каким путем — по морю или по суше, как они будут вооружены, кто обеспечит их продовольствием. У Ленина была двойная задача: во-первых, ему нужны были войска, чтобы остановить наступление армии Керенского, а во-вторых, использовать их в случае, если в столице вспыхнет восстание против большевистского правительства. Испрашивая поддержку «от имени правительства республики», Ленин заведомо кривил душой. Именно с такой фразой в тот час мог и должен был обращаться к армии Керенский — это было его прямое право. Читая текст этого телефонного диалога, мы невольно ощущаем, как Ленин постепенно в ходе разговора окрыляется надеждой, и даже как будто слышим долгий вздох облегчения в конце беседы.
Последующие дни были для него полны тревог и опасности, как бывало уже много раз в его жизни. Никакой оглушительной победы большевики не одержали. Это была неправда. На самом деле было вот что: Троцкий, а затем и Ленин, эти два могучих характера, наглым волевым актом грубо использовали солдат местного гарнизона и при незначительной поддержке красногвардейцев силой захватили власть в Петрограде. Они прибегли к маневру, который пускают в ход генералы-путчисты, осуществляя государственный переворот: бросили армию против законного правительства. Но такие армии ненадежны, особенно если вожди кормят их одними речами.
Керенский был менее чем в шестидесяти километрах от Петрограда, в Гатчине, и оттуда грозил, что непременно вернется в столицу с казачьими полками генерала Краснова. Ему бы ворваться с казаками в Петроград темной ночью — и все встало бы на свои места. Но он по-прежнему продолжал грозить вторжением, и чем убежденней звучали его угрозы, тем очевиднее было, что у казаков Краснова постепенно пропадает желание воевать. В то же время и Ленин начинал понимать, что войска Петроградского гарнизона ненадежны. Его знания военной стратегии и тактики были крайне ограничены. Будучи в эмиграции в Швейцарии, он с увлечением читал работы Клаузевица — тем и ограничилось его знание военного дела. Он понятия не имел, как содержится и снабжается армия, и он ни разу, ни в шутку, ни в гневе, не навел дуло пистолета на человека. Но тут он с головой окунулся в военные дела, причем с той же страстью и упорством, с какими обычно бросался в политическую борьбу.
Войска Петроградского гарнизона отказывались уходить из Петрограда. Подвойский, Антонов-Овсеенко, Крыленко и другие военачальники, возглавившие восстание, уговаривали их, но бесполезно. Солдаты заявили, что они должны охранять Петроград. Доведенный до отчаяния Подвойский кинулся к Ленину в Смольный, чтобы объяснить ему, что происходит в войсках. Приводим рассказ Подвойского о том, как его встретил Ленин.
«Торопясь, я рассказал Ленину о том, что наша попытка заставить солдат уйти провалилась. Я сказал ему, что Волынский и другие надежные полки просто отказались покинуть казармы и что нет никакой надежды, что хоть один полк согласится уйти из города.
— В таком случае вы должны их выгнать, — спокойно сказал Ленин. — Они должны уйти на фронт сию же минуту, немедленно, любой ценой!
— Крыленко пробовал, но у него не получилось, — ответил я. — Меня они не слушают. С этими полками ничего не поделаешь.
Ленин пришел в страшное негодование, его лицо исказилось неузнаваемо. Он посмотрел на меня в упор и, не повышая голоса, хотя мне показалось, что он кричит на меня, сказал:
— Вы ответите перед Центральным Комитетом, если полки не уйдут из города немедленно! Вы слышите меня, немедленно!
Я пулей вылетел из комнаты и через несколько минут уже был снова в казармах. Я скомандовал сбор. Мне не надо было им ничего объяснять. Солдаты, наверно, по моему лицу поняли, что дело нешуточное. Молча поднялись и стали собираться в поход. За ними последовали и другие полки».
Ленин мог внушать страх. Одного упоминания его имени стало достаточно, чтобы укротить строптивый полк. Личное его присутствие воздействовало на людей еще сильнее.
…В тот вечер, когда Ленин нагрянул в штаб армии, шел проливной дождь. Антонов-Овсеенко, Подвойский и Мехоношин изучали полевые карты, как вдруг перед ними возник Ленин. Он насквозь промок, вода ручьями стекала с его кепки. Подвойский спросил его, зачем он приехал. Разве он не доверяет своим комиссарам?
— Не то что я им не доверяю, — ответил Ленин, — но правительство рабочих и крестьян обязано знать, чем занимаются их военачальники и как они готовятся к обороне Петрограда.
«И в этот момент, — пишет, вспоминая тот эпизод, Подвойский, — я ощутил, что такое диктатура пролетариата во всей ее силе».
А между тем Ленин все больше закипал от гнева. Он сел за стол перед разложенными картами и потребовал, чтобы его ввели в курс дела. Антонов-Овсеенко постарался как можно лучше объяснить Ленину военное положение, превозмогая крайнюю усталость, — всю предыдущую неделю ему было не до сна. Он побывал на фронте, сражался в регулярной армии и потому знал, не мог не знать, что он докладывает Ленину. Тот смотрел на карту, хмурился, молчал и слушал с отсутствующим видом. Вдруг он начал задавать вопросы, которые так и посыпались градом. Почему позиции не охраняются? Обращались ли они за подкреплениями из Кронштадта и Гельсингфорса? Что там с железнодорожной линией? Защищена ли она? Достаточно ли хорошо снабжаются всем необходимым красногвардейцы? Что предпринято, чтобы помешать Керенскому перекрыть железнодорожное сообщение между Москвой и Петроградом? Как обстоит дело с артиллерией? И самый главный вопрос: кто командует войсками? Командовали они все вместе, но только Антонов-Овсеенко назывался главнокомандующим Петроградского военного округа. Он тут же был разжалован, а на его место назначен Подвойский. Ленин распорядился, чтобы весь штаб был переведен в Смольный, где ему было бы легче присматривать за своими военачальниками.
Рано утром 13 ноября из Гельсингфорса прибыли моряки и сразу же ринулись в бой. Рабочим было роздано оружие, и они также были посланы на защиту Петрограда. Оставшимся в городе рабочим были вручены лопаты, чтобы они рьли окопы позади линии фронта. Некто Слянский, студент-медик, состоявший при штабе, отбыл на линию фронта с отрядом пулеметчиков на тачанках. (Позже он займет пост заместителя наркома по военным делам.) В середине дня, когда Ленин понял, что час решающего сражения приближается, он переселился в комнату, где командиры разрабатывали план военных действий. Он распорядился, чтобы ему туда внесли стол для работы. Каждые пять — десять минут к Подвойскому обращался очередной желающий быть ему полезным — всех их присылал к нему Ленин. Врачи, авиаторы, агитаторы, знатоки артиллерийского дела — все они шли к Подвойскому с записочками от Ленина, в которых тот требовал срочно пристроить их к месту, безотлагательно, ни минуты не теряя, немедленно. Ленин был так устроен, что, сочиняя приказы или поручения, просто не мог обходиться без слов «немедленно», «незамедлительно». Со временем у него появится еще одно любимое слово: «беспощадно».
