Большевики выдвинули версию, что убийство германского посла было плодом тщательно спланированного заговора левых эсеров, имевшего целью развязать войну с Германией. Распространялись всякие небылицы, будто бы левые эсеры попытались даже арестовать Дзержинского и Лациса, затеявших расследование убийства Мирбаха, но тем каким-то чудом удалось спастись. Однако доподлинно известен следующий факт: в те минуты, когда совершалось убийство, Мария Спиридонова и многие другие левые эсеры находились в Большом театре, где проходил 5-й Всероссийский съезд Советов. Вдруг, по заранее условленному сигналу, большевики тихо покинули Большой театр, здание было окружено военными, а члены фракции левых эсеров были арестованы. На следующее утро казармы, в которых были расквартированы гвардейцы, состоявшие в партии эсеров, были подвергнуты артиллерийскому обстрелу, но большинство из них спаслось, отступив к Курскому вокзалу.
Несмотря на признания левых эсеров в причастности к убийству (наверняка, пытками вырванные у них), слишком многое говорит за то, что Мирбах был убит по приказу Ленина.
Кому, как не ему, убийство посла было очень на руку — ведь вину можно было свалить на левых эсеров, и таким образом убить сразу двух зайцев. Хотя, чего греха таить, Мирбах подкармливал большевиков немецким золотом, его надолго не хватило бы. Он уже колебался, с нетерпением ожидая времени, когда большевики исчерпают свои возможности и уступят власть другому правительству, в которое войдут люди более умеренных взглядов. «В случае, если здесь произойдет смена ориентации, — писал он Диего Бергену 25 июня, — нам даже не надо будет прилагать слишком больших усилий, до самого последнего момента сохраняя видимость приличных отношений с большевиками. Постоянные ошибки в руководстве страной и акты грубого попрания наших интересов должны послужить подходящим поводом для развязывания военных действий в любое удобное для нас время». Можно почти с уверенностью сказать, что послания такого рода, разумеется, зашифрованные, тем не менее доходили до большевистской верхушки. Даже если предположить, что в германском посольстве не было большевистских агентов и телефоны не прослушивались (хотя есть серьезные основания считать, что большевики имели своих агентов в посольстве Германии и телефоны все-таки прослушивались), — большевистской верхушке и без того был ясен ход мыслей посланника просто потому, что они были в постоянном и тесном с ним контакте. Убив его, большевики избавлялись от врага. Они правильно рассчитали, что правительство Германии проявит понимание, если им сообщат, будто это неспровоцированное убийство было совершено левыми эсерами, вожди которые уже схвачены и понесут за это преступление заслуженную кару. Так большевики и убили двух зайцев: они избавились и от Мирбаха, и от левых эсеров; более того, они дали понять немецкому пролетариату, что не испытывают никакой робости перед германской аристократией.
[52]
Троцкий рассказывает, как Ленин собирался в германское посольство, чтобы выразить немцам свое соболезнование. Но перед этим он со своими соратниками обсудил ситуацию. Троцкий тогда заметил: «Кажется, левые эсеры могут оказаться той самой вишневой косточкой, на которой нам суждено поскользнуться». На что Ленин ответил: «Я и сам об этом подумал. Судьба колеблющейся буржуазии в точности это подтверждает. Они оказались вишневой косточкой белогвардейцев. Нам надо во что бы то ни стало повлиять на характер доклада германского посольства в Берлин. Возник достаточно веский повод для немецкой интервенции, особенно если принять во внимание, что Мирбах постоянно доносил Берлину, что мы слабы и можем быть уничтожены всего одним ударом».
По словам Троцкого, сначала в Кремль поступило сообщение, что Мирбах только ранен. Но потом стало известно, что он убит. С Лениным в посольство должны были ехать Свердлов и Чичерин. Ленин никак не мог сообразить, какое ему следовало употребить слово, приличествующее случаю. «Я уже обсуждал это с Радеком, — объяснял он. — Я хотел сказать: mitgefühl, сочувствие, но, вероятно, должен сказать: beileid — соболезнование». Он сел в машину и отбыл в посольство. Троцкий так описывает эти несколько мгновений перед отбытием Ленина к немцам: «Он слегка рассмеялся, надел пальто и твердо сказал Свердлову: „Пошли“. Его лицо изменилось, стало серого цвета, окаменело. Это путешествие в посольство гогенцоллернов для выражения соболезнования по поводу смерти графа Мирбаха было не таким легким делом для Ильича. С точки зрения внутреннего переживания, возможно, это был один из самых трудных моментов в его жизни».
Троцкий, конечно, многое умалчивает, однако то, как он описывает эту сцену, дает повод для целого ряда догадок. Ленин наверняка читал секретные донесения Мирбаха в Берлин, и ему доставляла удовольствие мысль, что вину можно возложить на левых эсеров, ту самую «вишневую косточку». Он был в хорошем настроении, лукаво посмеивался вплоть до самого последнего момента, когда уже надо было ехать. Тут-то он и осознал, что ему предстоит побывать на месте, где было совершено убийство, и лицо его стало серым, как камень. По сути дела, вспоминая этот эпизод, Троцкий, как нам кажется, рассказывает о том, как сошлись три заговорщика, чтобы поздравить друг друга с успехом обтяпанного ими дельца.
Прежде чем отправиться в посольство, Ленин послал циркулярную телеграмму во все районные комитеты партии и совдепы, всем штабам Красной Армии. Вот ее текст: «Около 3-х часов дня брошены две бомбы в немецком посольстве, тяжело ранившие Мирбаха. Это явное дело монархистов или тех провокаторов, которые хотят втянуть Россию в войну в интересах англо-французских капиталистов, подкупивших и чехословаков. Мобилизовать все силы, поднять на ноги все немедленно для поимки преступников. Задерживать все автомобили и держать до тройной проверки».
Телеграмма облетела всю страну, но Блюмкина задержать так и не удалось ни тогда, ни впоследствии. Сам он потом рассказывал, что несколько дней после инцидента находился в одной из московских больниц, где ему залечивали царапину, полученную, когда он перелезал через ограду.
Дальнейшая карьера Блюмкина разъясняет многое в деле об убийстве германского посла. Он остался офицером ЧК, участвовал в Гражданской войне, в 1921 году был принят в партию большевиков. За убийство Мирбаха он так и не понес никакого наказания, напротив, с тех пор он постоянно занимал высокие должности. Он был одним из организаторов Красной Армии в Монголии. По его словам, именно он должен был возглавить военный поход на Тегеран, но в последний момент этот план не состоялся. Он ездил с важными поручениями в Индию, Египет и Турцию. Он был в таком фаворе, что его служебный кабинет располагался рядом с кабинетом Чичерина в гостинице «Метрополь», когда Чичерин был наркомом иностранных дел. Блюмкин пользовался привилегиями, какие предоставлялись лишь высшим сановникам коммунистической партии: у него были машина, шикарно обставленная квартира на Арбате, он постоянно менял любовниц. Об убийстве Мирбаха он говорил совершенно открыто. Однажды он даже рассказал своему приятелю, молодому коммунисту, звали которого Виктор Серж, историю убийства посла со всеми подробностями: «Я беседовал с ним и смотрел ему прямо в глаза, а сам все время думал: я должен убить этого человека. У меня в портфеле среди бумаг был спрятан браунинг…» Он описал, как помощники посла попадали на пол, и как Мирбах побежал к танцевальному залу, и как он, Блюмкин, метнул бомбу на мраморный пол. Приятель спросил его, был ли смысл убивать Мирбаха, и Блюмкин ответил: «Мы, конечно, знали, что Германия разваливается и вряд ли будет в состоянии начать новую войну с Россией. Мы хотели оскорбить Германию. Мы рассчитывали на эффект, который это должно было произвести в самой Германии». И дальше он рассказал, что большевики абсолютно всерьез вынашивали план убийства кайзера, но заговор провалился из-за того, что русским не удалось найти ни одного немца, кто бы взял на себя выполнение такого трудного дела.
