На Х съезде партии подчинение решениям Центрального Комитета было провозглашено официальной доктриной коммунистов. Конечно, и в прошлом слово Ленина было законом для членов партии, так же как и решения Центрального Комитета. Но тогда еще допускался некоторый свободный обмен мнениями, правда, в определенных пределах и в границах дозволенных тем; можно было немного поспорить, причем не только до того, как было принято решение, но и после. Кронштадтский мятеж стал уроком для Ленина, который понял, что существующая форма социализма не годилась, в ней надо было что-то менять. Но он также понял, что далеко не все в России безропотно подчинились его режиму и его власть над страной не так уж незыблема. Как следствие этого, ЧК еще раз было строго-настрого приказано истреблять под корень врагов советской власти. «Свободное содружество независимых, критически мыслящих и смелых революционеров» рухнуло, приказало долго жить. Остатки фракций меньшевиков и эсеров в течение весны 1921 года либо сгинули в застенках ЧК, либо погибли в массовых расстрелах под пулями карателей-чекистов; кому-то удалось спастись, бежав за границу.
Ленин по-прежнему цепко держал бразды правления в своем государстве. А между тем в России постоянно то тут, то там вспыхивали восстания и бунты. Наиболее серьезный мятеж произошел в Тамбовской губернии, где поднялись крестьяне под предводительством Антонова. Он был жестоко подавлен Тухачевским. Но кровавые расправы, которые чинили большевистские карательные отряды, были лишь одним из худших испытаний, выпавших на долю многострадального народа. В столицу стали поступать сведения о засухе, песчаных бурях и нашествии саранчи на плодородные земли Поволжья. В том году голод охватил еще больше губерний, чем в запомнившемся всем страшном 1891 году, когда Поволжье было охвачено голодом. Крестьяне покидали свои хозяйства в поисках прибежища в городах, где их не могли ни прокормить, ни обеспечить кровом. А крестьяне все шли и шли в города, как та саранча, поедающая все на своем пути. Люди умирали миллионами. Точного подсчета количества умерших от голода никто не вел, да и вряд ли это было тогда возможно. Однако по прикидке Свердлова голод в 1921 году унес двадцать семь миллионов человеческих жизней.
Это было чудовищное бедствие, рядом с которым бледнели ужасы двух пройденных войн — четырехлетней мировой войны и трех лет Гражданской. На помощь России пришли столь ненавистные Ленину капиталистические страны, которые он так мечтал уничтожить. Советское правительство разрешило нансеновскому Красному Кресту и Американскому комитету помощи голодающим, возглавляемому Гербертом Гувером, оказать помощь по спасению гибнущих от голода крестьян, однако, как того и следовало ожидать, условия помощи были строго оговорены и ограничены, чтобы Америка не «проглотила» Россию. Ленин дал инструкцию принимать помощь только для детей, которые, по его разумению, еще были невосприимчивы к капиталистической заразе. Этот его приказ выполняли приблизительно около года, но в конце концов было решено, что бессмысленно кормить детей, в то же время обрекая на голодную смерть их родителей. Американцы стали потихоньку кормить и взрослых, нарушив таким образом ленинский запрет. К слову сказать, позже чуть ли не половина россиян, работавших в Американском комитете помощи голодающим, была арестована. Все они подозревались в том, что близкий контакт с американцами должен был неминуемо превратить их в «контрреволюционные элементы».
Ленин к голоду относился со странным равнодушием — это его как будто не очень касалось, почти не трогало. Представляется, что он воспринимал это несчастье просто как еще одну трудность в ряду прочих, постоянно возникавших на его пути с тех пор, как он стал диктатором России. Он избегал участия в переговорах и только один-единственный раз обратился с просьбой о помощи. И опять-таки, что очень типично для него, он адресовал свое обращение, напечатанное 6 августа в газете «Правда», международному пролетариату, как бы желая строго ограничить размеры благотворительности, дабы не принимать ее от врагов. Он и тут не упустил случая обрушиться на капиталистов, обвиняя их в разжигании двух войн, империалистической и гражданской, и предрекал новые попытки интервенции и заговоров с их стороны против Советской России. Вот что он писал в этом своем обращении:
«В России в нескольких губерниях голод, который, по-видимому, лишь немногим меньше, чем бедствие 1891 года.
Это — тяжелое последствие отсталости России и семилетней войны, сначала империалистической, потом гражданской, которую навязали рабочим и крестьянам помещики и капиталисты всех стран.
Требуется помощь. Советская республика рабочих и крестьян ждет этой помощи от трудящихся, от промышленных рабочих и мелких земледельцев.
Массы тех и других сами угнетены капитализмом и империализмом повсюду, но мы уверены, что, несмотря на их собственное тяжелое положение, вызванное безработицей и ростом дороговизны, они откликнутся на наш призыв.
Те, кто испытал на себе всю жизнь гнет капитала, поймут положение рабочих и крестьян России, — поймут или почувствуют инстинктом человека трудящегося и эксплуатируемого необходимость помочь Советской республике, которой пришлось первой взять на себя благодарную, но тяжелую задачу свержения капитализма. За это мстят Советской республике капиталисты всех стран. За это готовят они на нее новые планы похода, интервенции, контрреволюционных заговоров.
С тем большей энергией, мы уверены, с тем большим самопожертвованием придут на помощь к нам рабочие и мелкие, живущие своим трудом, земледельцы всех стран.
Н. Ленин»
Патриарх Русской Православной Церкви, разумеется, предварительно испросив у Ленина разрешение, тоже обратился (в более человечной и мягкой форме) к христианам всего мира с просьбой помочь голодающим женщинам и детям России. Но ни ленинское, ни патриаршее обращения не возымели такого мгновенного эффекта, как телеграмма Горького. лично Герберту Гуверу, в которой он просил всех честных мужчин и женщин в Европе и Америке оказать помощь русскому народу хлебом и медикаментами. На свою телеграмму Горький получил в тот же день положительный ответ. Представитель Гувера встретился в Риге с Литвиновым, чтобы обсудить, на каких условиях будет распределяться продовольствие, присланное в Россию, среди голодающего населения. Литвинов, казалось, был больше озабочен тонкостями в составлении договора, а не тем, что помощь необходима срочно. Американец выразил ему свое неудовольствие, потому что договор получался слишком длинным, запутанным и сложным, он сказал: «В конце концов, мистер Литвинов, вы должны помнить, что единственное, чего мы хотим, — это дать хлеб России». На что Литвинов, крупный специалист в области социалистической диалектики, ему ответил: «Хлеб тоже может быть оружием».
Хлеб действительно мог быть оружием, и Ленин понимал это лучше, чем кто-либо. Именно поэтому он так противился «нашествию» американских походных кухонь, раздававших голодным бесплатный суп. Для него это было равносильно посягательству на его власть.
Были и другие проблемы, которые выводили его из терпения. Государство, созданное им, могло функционировать только с помощью огромной армии чиновников. С наступлением. мира идеологических работников стали повсюду вытеснять административные работники. Идеалисты революционной эпохи потихоньку исчезали, и теперь в бесчисленных комитетах заседали армии чиновников и партийных функционеров. Новый государственный аппарат был ничуть не лучше того, что существовал при царе — чиновники работали так же спустя рукава, процветали взяточничество и коррупция. Словом, все пороки старого капиталистического режима постепенно становились спутниками новой, социалистической, республики. До предела обюрократившийся государственный аппарат погряз в бумажной волоките. Наблюдая, что творится, Ленин приходил в бешенство. Он рассылал чиновникам письма, призывая их помнить, что они служат народу и потому должны вести себя, как его слуги, а не как хозяева. Он отдал приказ, обязывавший все учреждения вывесить расписание приемных дней и часов работы, причем не только внутри здания, но и снаружи, чтобы людям не надо было терять время, стоя в очереди за пропусками только ради того, чтобы пройти в здание и прочесть эту информацию. Людям отныне разрешалось беспрепятственно входить в любое государственное учреждение и там записываться в книге для посетителей, указывая, по какому делу они пришли. Но чиновники среднего уровня по-прежнему с привычным равнодушием относились к потребностям общества, чиновники высшего ранга вели себя ничуть не лучше. Такой пример: трем важным чиновникам из высшего эшелона власти — Цюрупе, Курскому
[57] и Авенесову
[58] было поручено наладить производство электроплугов. Последовали месяцы долгих обсуждений, составления документации, выработки и утверждения планов; было написано множество писем, исписаны груды бумаг. Наконец работа увенчалась «успехом» — было выпущено пять экспериментальных электроплугов, тогда как требовалось две тысячи. В длинном письме Богданову
[59] Ленин излил всю свою ярость по этому поводу. Он писал, что виновники такой проволочки должны быть привлечены к суду, пусть даже наказанием будет легкая трепка, — ведь все-таки это люди, сыгравшие важную роль в революции, и крайние меры наказания к ним, понятно, неприменимы. Ленин предлагает свой вариант текста выговора и затем прибавляет:
