У Ленина был целый месяц после съезда, когда он имел возможность, изучив стенограммы заседаний, осмыслить свою роль на съезде. За это время он составил дневник съезда и написал с десяток статей, в которых касался мелких проблем, обсуждавшихся на съезде. После чего он окончательно подвел итоги II съезда в своей новой книге «Шаг вперед, два шага назад». В ней он подробно объяснял мотивы своих выступлений и одновременно защищался от «щипков» и «придирок» оппонентов. В основном тексте книги вы не найдете и следа его сомнений в своей правоте. Зато в многословных примечаниях и сносках он все-таки нехотя, через силу, пытается оправдаться, хотя тут же «прикладывает» своих противников. Однако чувствуется, что совесть его все-таки беспокоила.
Во время споров, разгоревшихся вокруг газеты «Искра», Ленин в недопустимо грубой форме выступал против Мартова, который потом горько упрекал его за это. В одной из сносок Ленин делает попытку извиниться, но она так и остается только попыткой: «Ленин вел себя, — употребляя его же выражение (Мартова. — О. Н.), — бешено… Верно. Он хлопал дверью. Правда. Он возмутил своим поведением… оставшихся на собрании членов. Истина. — Но что же отсюда следует? Только то, что мои доводы по существу спорных вопросов были убедительны и подтверждались ходом съезда. В самом деле, если со мной оказалось все же, в конце концов, девять из шестнадцати членов организации „Искры“, то ясно, что это произошло несмотря на зловредные резкости, вопреки им. Значит, если бы не было „резкостей“, то может быть еще больше, чем девять, было бы на моей стороне. Значит, тем более убедительны были доводы и факты, чем большее „возмущение“ должны были они перевесить».
Создается впечатление, что агрессивность Ленина на съезде была намеренным, вполне сознательным маневром, своего рода шоковой терапией, этаким террористическим актом, — как он их хорошо всех знал! — и он провел его со всей присущей ему ловкостью и упорством.
Разумеется, Мартов возразил Ленину, обвинив его в «бонапартизме худшего сорта», на что Ленин, отвечая ему, дал следующее определение «бонапартизму»: «…Это понятие… означает приобретение власти путем формально законным, но по существу дела вопреки воле народа (или партии)». А дальше он заявляет: не может быть и речи о том, что он (Ленин) захватил власть вопреки воле народа и партии; наоборот, одержанная им победа явилась выражением воли партии. Бонапартизм был еще слабым обвинением по сравнению с тем, в чем его обличали товарищи по партии. «Заряды посыпались градом, — пишет Ленин. — Самодержец, Швейцер, бюрократ, формалист, сверхцентр, односторонний, прямолинейный, упрямый, узкий, подозрительный, неуживчивый… Очень хорошо, друзья мои! Вы кончили? У вас больше ничего нет в запасе? Плохи же ваши заряды…»
Но если заряды и впрямь были так плохи, то почему же он то и дело возвращается к этой теме, словно обвинения товарищей не дают ему покоя? Видно, его задели за живое. Он чувствовал, что в чем-то они правы, или по крайней мере понимал, что все вышло не так, как надо. В другой сноске к книге «Шаг вперед, два шага назад» он приводит свой разговор с одним из делегатов съезда и какую он, Ленин, дал отповедь этому самому делегату:
«Не могу не вспомнить по этому поводу одного разговора моего на съезде с кем-то из делегатов „центра“. „Какая тяжелая атмосфера царит у нас на съезде!“ — жаловался он мне. — „Эта ожесточенная борьба, эта агитация друг против друга, эта резкая полемика, это нетоварищеское отношение!..“ „Какая прекрасная вещь — наш съезд!“ — отвечал я ему. — „Открытая, свободная борьба. Мнения высказаны. Оттенки обрисовались. Группы наметились. Руки подняты. Решение принято. Этап пройден. Вперед! — вот это я понимаю. Это — жизнь. Это — не то, что бесконечные, нудные интеллигентские словопрения, которые кончаются не потому, что люди решили вопрос, а просто потому, что устали говорить…“
Товарищ из „центра“ смотрел на меня недоумевающими глазами и пожимал плечами. Мы говорили на разных языках».
Крупская, ссылаясь в своих воспоминаниях на приведенный выше отрывок, выразилась так: «В этом весь Ленин». Да нет, тот делегат был ему на один зуб. Где же тут победа в споре? А вот в чем он действительно был большой мастер, так это в «сужении круга». Он смог превратить революционную партию в централизованную, беспощадную организацию; с помощью словечка «расхождение», пожалуй, одного из самых страшных придуманных им ярлыков, он изживал из партии неугодных ему людей, обрекая их на небытие. Ему ничего не стоило унизить, оскорбить человека прямо в лицо, а потом поражаться, почему человек от него отвернулся. Почти на половине страниц своей книги он разносит Мартова, причем не выбирая выражений, а потом искренне удивляется: и чего это Мартов на него в обиде? Беда в том, что всю жизнь в нем боролись два начала — холодная немецко-скандинавская кровь и горячая кровь чувашских предков. В его характере слились эти два качества — он мог ранить людей ледяным презрением, при этом испытывая к ним горячую, пылкую любовь. Да, он был способен на глубокую привязанность и теплоту.
После съезда он не переставал посылать гонцов мира к Мартову и Троцкому, который тоже предпочел компанию меньшевиков. Очевидно, рассчитывая на то, что его письмо будет прочитано Мартовым, Ленин писал А. Потресову: «Согласен, я часто проявлял ужасную раздражительность и гнев, и я готов признать свою вину перед любым товарищем…» Но Мартов и Троцкий слишком хорошо знали его натуру и не спешили угодить в его путы. Раскол между ними был серьезный. Ленину требовалась революционная элита, которая, по словам Троцкого, должна была стать «диктатурой над пролетариатом». Меньшевики желали революции, но осуществленной народом; говоря о диктатуре пролетариата, они мыслили так, что власть в свои руки должны взять рабочие, а не кучка интеллигентов. Кстати, из всех делегатов съезда, кажется, только четверо были рабочими.
Хотя Ленин и одержал верх на II съезде партии, удовлетворения это ему не принесло. Он лишился покоя. Из-за него произошел раскол в партии; Бунд порвал всякие отношения с социал-демократами. Правда, большевики в целом поддержали его программу, и кроме того, он проявил свой недюжинный талант политического вождя. Но вместе с тем он стал многим неприятен из-за своей нетерпимости, из-за проявившихся в нем непомерных амбиций. И как часто бывало с ним в прошлом, когда все было против него, он испытал сильнейший нервный срыв. Вдруг, без всякого предупреждения, Ленин выходит из состава редколлегии «Искры». Теперь он сам познал, что такое «расхождение», «оказавшись за бортом» (тоже его оборот) редакционной коллегии партийной газеты. 18 ноября 1903 года он отправил Плеханову заявление о своем выходе из редакции «Искры» с просьбой опубликовать его в «Искре». В письме к старому другу, Александре Калмыковой, он писал, что выход из «Искры» едва не прикончил его.
Действительно, он выдохся, силы его были почти на исходе; он был глубоко несчастен и подавлен. Плеханов, и тот примкнул к меньшевикам. Ленин с грустной иронией рассказывал Цецилии Зеликсон, приехавшей той зимой из России навестить его, что вместо своего обычного «преданный вам» он теперь подписывает свои письма Плеханову так: «преданный вами». После всего того, что произошло, завидев на улице кого-нибудь из меньшевиков, он стал переходить на другую сторону, чтобы избежать встречи.
