5 сентября 1915 года в Циммервальде близ Берна по инициативе ЦК Итальянской социалистической партии была созвана Международная социалистическая конференция. В ней приняли участие тридцать восемь делегатов из Италии, Германии, Франции, России, Польши, Голландии, Швейцарии, Швеции, Норвегии, Румынии и Болгарии. Среди ее участников были: Ленин, Сафаров, Зиновьев, Мартов, Аксельрод, Радек (последний — от польской социал-демократии). Швейцарских социалистов представляли Роберт Гримм и Фриц Платтен. Троцкий выступал отдельно от лица своей группировки. Все единодушно поддержали направленный против войны манифест, в котором говорилось: «Развязавшие эту войну лгут, утверждая, что война освободит угнетенные народы и послужит демократии. На деле они хоронят свободу своих наций и независимость своего народа на разоренных по их милости землях… Настоящая борьба есть борьба за свободу, за мир между народами, за социализм». Ленин пошел дальше. В коротком манифесте его сочинения, подписанным восемью делегатами, включая Платтена, Зиновьева и Радека, он возглашал: «Не гражданский мир между классами, а гражданская война!» Тогда же он внес предложение о создании Третьего Интернационала, но его предложение было отклонено.
В феврале 1916 года Ленин и Крупская переехали в Цюрих. Они сняли комнату в домике XVI века, принадлежавшем Адольфу Каммереру, сапожнику. Комнатка была маленькая, неуютная, окно выходило на колбасную фабрику, поэтому им приходилось держать окна закрытыми даже в жаркие летние дни. Обстановка была более чем скромная: стол, две кровати, два стула и швейная машина. Сапожник проникся искренним уважением к Ленину. «Он всегда покупал пузырьки со специальным маслом против облысения, — рассказывал потом сапожник. — И забывал выключать газ. Но в общем-то он был славный малый». Ленин старался как можно меньше бывать дома, целыми днями занимаясь в библиотеке, и приходил домой только к вечеру, чтобы разделить с Крупской нехитрую трапезу. Кстати, Крупская наконец-то научилась с помощью фрау Каммерер немножко готовить. Их угнетала бедность. «Дьявольски дорогая жизнь, чертовски трудно стало жить», — писал Ленин, а между тем его потребности были весьма скромны и за комнату они платили гроши.
У него появились новые сторонники; не спеша, методично он расширял круг своей деятельности. Он читал лекции, которые, правда, мало кто посещал, но русская колония политэмигрантов взирала на него с почтением, даже с благоговением. Как раз в то время он закончил книгу «Империализм, как высшая стадия капитализма». Он считал, что империализм возник в период между 1898 и 1900 годами. Это было одним из забавных его заблуждений. Мысль эту он заимствовал из книги Д. А. Гобсона «Империализм»; вообще-то он как следует проработал этот источник. В целом новая ленинская работа, явно написанная сгоряча и плохо продуманная, как-то не соответствовала его уровню. Если «Крах II Интернационала», более ранняя его работа, отличалась язвительностью, напором, остротой, то тут, в его новой работе, нет живого чувства, одна неоправданная самоуверенность.
В июле 1916 года умерла его мать. Он тяжко перенес потерю. Часто уезжал из Цюриха и подолгу бродил в горах.
Это был год сплошных неудач. В ноябре он писал Инессе Арманд: «Здесь было сегодня собрание левых: пришли не все, всего 2 швейцарца + 2 иностранца немца + 3 рус.-евр.-польских. И реферат не вышел, а лишь беседа… Швах! Думаю, что сведется почти на нет… Трудно им… а сил у них слишком мало. Поживем — увидим».
Пришла зима. Все его надежды, казалось, пошли прахом. В январе 1917 года Ленин выступил перед собранием молодых швейцарских рабочих в Народном доме в Цюрихе. Он произнес свою речь по-немецки. Она была посвящена революции 1905 года. Он сказал:
«Нас не должна обманывать теперешняя гробовая тишина в Европе. Европа чревата революцией. Чудовищные ужасы империалистической войны, муки дороговизны повсюду порождают революционное настроение, и господствующие классы — буржуазия, и их приказчики — правительства все больше и больше попадают в тупик, из которого без величайших потрясений они вообще не могут найти выхода.
…Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции».
Так говорить мог лишь человек, почти распрощавшийся со всякой надеждой стать свидетелем свершившейся революции.
ПЕРЕД БУРЕЙ
Русскому пролетариату выпала на долю великая честь начать ряд революций, с объективной неизбежностью порождаемых империалистической войной.
В. И. Ленин. Прощальное письмо к швейцарским рабочим.
Письма из далека
Дни текли спокойно, словно все происходило на другой планете, в другой Галактике. Вокруг бушевала война, армии разворачивали широкомасштабные наступления, сотни тысяч людей гибли на полях сражений, а русские политические эмигранты в Швейцарии с мрачным неудовольствием наблюдали за всем происходившим со стороны, грызлись между собой по пустякам, занимались теоретическими вопросами социалистического движения и жаловались, что журналы к ним доходят с большим опозданием. Денежные запасы таяли, а с ними таяли и надежды на то, что их партия когда-либо сможет активно участвовать в общественной жизни России.
К концу февраля 1917 года Ленин совсем отчаялся. Русская революция, мыслимая им как начальный этап мировой революции, снова казалась ему далекой, несбыточной мечтой. В отличие от Михи Цхакая он не был убежден в том, что она осуществится при его жизни. В конце концов, Маркс, наверное, был прав, когда говорил, что ни одна общественная формация не может прекратить своего существования, пока полностью не исчерпает возможностей своего развития. Но ленинский взгляд на революцию был совершенно иной. Ленин, повторяя террориста Е. Созонова
[31], надеялся «подтолкнуть ход истории». Но со своего командного поста в Швейцарии, из маленькой стерильно-чистой страны, существующей, казалось бы, вне временного пространства, Ленин не видел ни малейшей возможности хоть как-то, даже незначительно, придать ускорение событиям. Февраль 1917-го был на исходе, а Ленин ни сном, ни духом не ведал, насколько близок он к осуществлению своих самых необузданных мечтаний.
Конспиратор, проводящий долгие годы в изгнании, плохо осведомленный о том, что же на самом деле творится в революционных кругах собственной страны, живет иллюзиями власти. Это проклятая жизнь, но неизвестно, что лучше — жить так или вдруг узнать, что все иллюзии были напрасны. Середины для конспиратора нет: либо он должен ощущать себя вершителем судеб, либо ему остается разочароваться во всем, оставить борьбу, даже — совершить самоубийство. В истории русского революционного движения хватает самоубийц и мучеников.
В отчаянии Ленин пишет письмо Марку Елизарову в Петроград и просит его оказать содействие в издании педагогической энциклопедии под редакцией Крупской. Понятно, что такому труду уже заведомо была уготована участь стать наименее читаемой книгой в объятой пожаром войны России. Но Ленин с уверенностью заявлял, что количество читающей публики в России растет, и если учесть особое пристрастие русского человека к разного рода энциклопедиям, то, как он говорил, время для такого издания назрело, и оно, без сомнения, выдержит еще не одно переиздание. Только бы Елизаров нашел для него издателя.
