Певицы хором жалуются, мол, на Сегидилье бог знает что режиссером понакручено, там надо все время двигаться, бегать, где там следить за дыханьем.
Образцова не унывает: «Ладно, что-нибудь придумаем! Я поначалу спорила с режиссерами до крика, а потом выслушивала их — и всё делала по-своему. Вот вам и решение проблемы! Пещерные жители! В каком темпе вы поете! A tempo! А во фразе „Je ne te parle pas“ все ноты одинаковые! Твоя задача освободиться от ужаса перед верхними нотами — буква, а потом нота в зале! В последнем куске legatissimo! Я повторяю — в legato секс! И в конце си-бемоль — это Караян придумал! „La-la-la“ — здесь надо как следует выговаривать „l“, тогда всё получится! Молодец! Хорошо! Только где же охмуренье?»
Во время Сегидильи в кабинете появился Кехман, зашел посмотреть. И он одобрительно откомментировал: «Нет, я видел охмуренье!»
В «Кармен» сделали перерыв, и молодой баритон, которого Елена Васильевна специально для того пригласила, спел в присутствии директора Кехмана и дирижера Аниханова арию князя Игоря. Спел хорошо, с естественным звукоизвлечением, с пониманием того, что поет. И Образцова сказала: «Ну, молодец, хотя сегодня не в лучшей форме!» А Кехман деловито добавил: «Можете писать заявление, мы вас берем в труппу!» — и ушел после этого.
Еще одна Кармен, чуть постарше остальных, пробует Хабанеру. Образцова сразу же: «А можно без подъездов? И согласные чтобы были на месте!» А потом как будто сама себе объясняет: «Все время тыркать нельзя! Затыркаешь, в башке ничего не будет!» И замечаний делает совсем немного. «В словах „vite, vite“ нельзя брать дыхание, надо петь тютелька в тютельку! Есть фразы, которые просто нельзя ломать! Ты поешь, а сама смотришь на Хозе, он вяжет, как будто тебя не видя, и ты себе под нос повторяешь: тоже мне нашелся, вязальщик на спицах!»
А потом для всех подытоживает: «В Хабанере мы охмуряем Хозе. Он у тебя все время в голове. Ты поешь, а сама думаешь только о нем!» А потом вдруг обо мне: «А наш Пимен все сидит да пишет! А он что-нибудь помнит из моих Кармен?» Тут наступает мой звездный час, и раз уж позволили мне говорить, я вспоминаю и видеозапись венского спектакля с Доминго, которым дирижировал Карлос Кляйбер, и один московский спектакль в Большом театре. Тогда Образцова и Атлантов пели по-французски на фоне всеобщего русского, второй акт задержали на полчаса, потому что Мазуроку стало плохо, и ему везли замену, а овация после четвертого акта длилась ровно сорок минут по часам! Абсолютный рекорд Большого театра!
Разбор партии Кармен продолжается. Самая обнадеживающая певица проводит сцену после драки и после разговора с Цунигой. Образцова советует: «Piano! Вы знаете, как надо делать piano? Натяжение должно быть наверх и вниз. Это натяжение надо представлять перед собой! Да, вижу, еще не получилось, но уже понято! Когда мы поем длинную ноту, весь резонатор пустой. Пустой, как консервная банка! Зачем в конце в рот опустилась? Я, между прочим, эту сцену танцевала босиком и наступала офицеру на сапог. После драки Кармен злая! Никакого легкого напевания! Она злющая, только что дралась! Злая, как мегера!» И вдруг обращается к самой себе: «Господи, сколько же у меня всего в голове! Как муравейник какой-то!»
Потом проходят начало второго акта, цыганскую песню — chanson gitane. Образцова с места в карьер начинает советовать: «По две ноты пой, чтобы дыханье не проскакивало! Ой, меня прямо распирает! Во мне Кармен просыпается! Высокую ноту надо петь, как говорят итальянцы, voce nella croce, голос на кресте. Чтобы натяжение шло горизонтально и вертикально одновременно! Знаете, я пела однажды Кармен с Каррерасом в Риме, выхожу петь перед Хозе, лезу в карманы — а кастаньет нет! Я бросилась к столу, там стоит горшок, я его хрясть об пол, взяла два черепка и с ними пела. Потом меня режиссер просил, чтобы я кастаньеты не брала и всё в точности повторяла на каждом спектакле. Как ты поешь? У Бизе что в нотах написано? Mf. А ты поешь только f! Не годится! Пой отчаянье, пренебрежение, злость, всё вместе! Только верхом, никогда в грудь! В конце она от всего захлебывается!» И мы видим, как Образцова буквально сатанеет на глазах, как у нее глаза наливаются темным жаром, как ей хочется пойти в пляс… Но время мастер-класса кончилось, Образцовой пора ехать на телевидение. Там будут снимать встречу с ней. А Образцова шепчет мне потихоньку про разговор с Кехманом: «Теперь все ясно и все спокойно! Синее небо!»
РЕПЕТИЦИЯ
Образцова репетирует Графиню в новой постановке «Пиковой дамы» в Большом театре. Ставит спектакль Валерий Фокин, дирижирует Михаил Плетнев. Оркестровые пока не начались, Фокин проводит сценические репетиции в верхнем зале. На сцене — выгородки, точно соответствующие декорациям: все действие, насколько можно судить, происходит на втором ярусе высоты, как бы на мостике над водой.
Образцова приходит на репетицию несчастная, у нее второй день головная боль, настоящая мигрень, она просит, чтобы ей дали таблетку. Кто-то из постановочной группы идет в медпункт за таблеткой. Но все равно, пока не приняла лекарство, хочет начинать репетицию. Проходят четвертую картину — самую главную в опере и самую главную для Графини.
Посреди мостика стоит кресло Графини. Репетировать начинают с того места, когда Графиня заканчивает свою песенку. Фокин напоминает первому Герману — Бадри Майсурадзе, — когда выходить и куда идти; видно, что картину в общих чертах уже проходили, надо теперь повторить с рисунком Образцовой. Она объясняет, когда Герман берет ее за руку, как она вначале совсем не пугается, а на полном серьезе воспринимает его как своего очередного, прекрасного любовника, как она поднимается к нему из кресла и начинает танцевать с ним. Только потом, уже когда он начинает угрожать ей, она пугается не на шутку, от его заклинаний ей делается плохо, она сползает в кресле, роняет палку — и умирает. Герман поначалу ничего не понимает, поднимает ее из кресла, чтобы дальше танцевать с ней, — а потом выпускает ее из рук, и она падает на пол. Образцова уже заранее проговорила все детали с Фокиным, и он вместе с ней поправляет Майсурадзе, как и когда надо совершать определенное действие. Образцова ободряет тенора: «Да ты не бойся меня уронить, все будет в порядке!»
Потом проходят ту же сцену с Романом Муравицким. Ему говорят: «Роман, иди на сцену, теперь тебе пора пообниматься с Образцовой!» В зале сидят две другие исполнительницы Графини — Татьяна Ерастова и Ирина Чистякова, они смотрят во все глаза. Вообще, в репзале довольно много народу — вся постановочная группа, плюс интересующиеся из театра, плюс балетные, которым дальше надо репетировать «двойников Графини».
Образцова радостно и увлеченно помогает и Роману, тут и там наставляет его, а Фокин в свою очередь делает свои замечания. Время бежит незаметно, и вот уже репетиция закончена. Теперь Образцова придет уже на оркестровую, а потом споет одну из двух генеральных. Голова у нее уже немного прошла, таблетка, которую она проглотила во время репетиции, подействовала. Она обсуждает даты с помощником режиссера.
А потом мы идем на сцену (главное здание на реконструкции, так что это Новая сцена), где ведется монтировка декораций. Многие детали уже видны, мостик есть, можно примериться к креслу. Образцова садится и интересуется, видно ли ее за бортиком мостика. Оказывается, что видно не очень хорошо. Советуются, на сколько надо приподнять кресло.
