Сам же Мао не обратил внимания на низкорослого секретаря ЦК, который едва доходил ему до плеча. Дэн все еще был незначительной фигурой, да и сидел в своем углу, ведя протокол, очень тихо. «Люди потом говорили, что мы встречались в Ухани, — вспоминал Мао в 1960 году, — но я совершенно не помню. Может, и встречались, но уж точно не разговаривали!»190 Вскоре после совещания «король Хунани», избранный на нем кандидатом в члены Временного политбюро, получил от Цюй Цюбо, исполнявшего тогда обязанности Генерального секретаря ЦК, задание вернуться в родные места и поднимать там восстание «осеннего урожая»191. И к середине августа 1927 года он покинул Ухань.
В конце сентября или начале октября 1927 года из Ухани выехал и Цюй Цюбо. Вместе с аппаратом Центрального комитета он переехал в Шанхай. Вскоре туда же перебрались многие другие руководители партии. Прибыл туда и Дэн. К тому времени, следуя директивам Коминтерна, Центральный комитет компартии провозгласил начало борьбы коммунистов за создание советов в Китае. Указания об этом Цюй получил через советского консула в Ханькоу 20 сентября192. В сельских районах Китая — северо-восточной Хунани, южном и восточном Хубэе, северном и восточном Гуандуне — полыхавшие восстания «осеннего урожая» стали именовать советскими, однако вскоре все они потерпели поражение193, и остатки повстанческих войск под давлением противника отошли в труднодоступные, часто горные, районы, где развернули партизанскую войну. Отступил в горы — в расположенный на границе провинций Хунань и Цзянси район Цзинган — и Мао Цзэдун со своим отрядом в полторы тысячи измотанных боями бойцов. В апреле 1928 года с ним соединились войска Чжу Дэ194.
Временное же Политбюро и Секретариат ЦК оставались в Шанхае. Следуя классическим догмам марксизма, вожди Коминтерна и китайской компартии по-прежнему считали главной движущей силой революции рабочий класс, а потому всеми силами пытались возродить угасшее летом 1927 года движение пролетариата. 11 декабря 1927 года под руководством эмиссара Коминтерна Гейнца Неймана они даже организовали вооруженное восстание в Кантоне. Это кровопролитное выступление, известное в истории как Кантонская коммуна, также закончилось поражением.
Но вожди китайской компартии не сдавались. Особое внимание они стали уделять самому Шанхаю. И это несмотря на ухудшавшиеся условия городского подполья и ежедневный смертельный риск. Террор охранки, для которой преследование коммунистов и прочих левых превратилось в главное дело, отодвинувшее на задний план даже борьбу с мафией, был беспощадным. 7 марта 1928 года гоминьдановское правительство приняло закон о чрезвычайном положении в стране, по которому пропаганда идей, несовместимых с «тремя народными принципами» Сунь Ятсена
[22] (то есть коммунистических), считалась «политическим преступлением» и каралась заключением под стражу на 15 лет. Те же, кто «нарушал мир и порядок», «подстрекал к нарушению мира и порядка», «сотрудничал с бандитами» или «вел пропагандистскую кампанию, направленную против государства», подлежали смертной казни195.
За девять месяцев 1927 года (с середины апреля до середины декабря) в Шанхае и близлежащей провинции Цзянсу были арестованы более 5600 человек, две тысячи из них — казнены196. Общая численность компартии сократилась за то же время с почти пятидесяти восьми тысяч до десяти тысяч человек197. «Каждый день, выходя из дома, я не знала, буду ли я арестована, — вспоминала жена Чжоу Эньлая Дэн Инчао, секретарь партячейки ЦК КПК. — Полиция обыскивала мой дом, находившийся в международном сеттльменте… Много хороших друзей были арестованы, и наша работа стала невозможной»198. Центральный комитет выдвинул принцип «абсолютной секретности», потребовав от своих работников и сотрудников иных расположенных в городах организаций КПК «повышения профессионального уровня», что означало соблюдение самых тщательных форм конспирации199.
Каждый маскировался как мог. Чжан Готао и Ли Лисань, например, начали разыгрывать родных братьев, приехавших в Шанхай из провинции в поисках хорошего доктора. Чжан отличался бледным цветом лица, поэтому притворялся больным, так что Ли при посторонних все время интересовался его здоровьем. Жили они в роскошной шестикомнатной квартире на территории международного сеттльмента: богатые люди вызывали меньше подозрений200.
В богатого человека играл и Дэн Сяопин. В самом центре международного сеттльмента, в одном из переулков близ шумной улицы Умалу, он сначала «владел» мелочной лавкой, а потом — антикварным магазином. Одевался в роскошные китайские халаты, носил модные шляпы, курил дорогие сигареты201.
Дэн и в самом деле стал в то время немаловажной персоной, правда, в подпольных кругах. Оценивший его усердие и трудоспособность Цюй Цюбо в середине ноября 1927 года назначил его техническим секретарем Временного политбюро, а через месяц повысил до заведующего Секретариатом Центрального комитета (знакомый нам Дэн Чжунся к тому времени перешел на работу в Цзянсуский комитет партии, а сменивший его Ли Вэйхань, один из ближайших помощников Цюя, и без того был завален работой).
Секретный офис Дэна находился в западной части международного сеттльмента, в узком тупичке Бодэли недалеко от проспекта Тунфулу, в двухэтажном каменном особняке под номером 700 (ныне дом 9 в тупике номер 336 по улице Шимэньилу)202. Это место называли канцелярией ЦК китайской компартии. Именно сюда, по воспоминаниям очевидцев, Дэн приходил каждый день, чтобы «решать вопросы управления делами аппарата ЦК и вопросы технического характера»203.
Непосредственным начальником Дэн Сяопина стал заведущий организационным бюро ЦК (создано в ноябре 1927 года) Ло Инун, земляк Мао Цзэдуна, весьма авторитарный молодой человек, бывший всего на три года старше Дэна204. Он также учился в Москве, только в Комуниверситете трудящихся Востока и в 1920–1924 годах, когда под псевдонимами Бухаров и Ло Цзяо возглавлял Московское отделение Компартии Китая. В те годы он подавлял своих подчиненных не менее жестко, чем впоследствии Жэнь Чжосюань205. 15 апреля 1928 года его, однако, арестовали и через шесть дней казнили, после чего организационное бюро возглавил Чжоу Эньлай, занявший «фактически… должность главного управляющего всеми текущими внутрипартийными делами»206.
И при Ло Инуне, и при Чжоу Эньлае Дэн хранил информацию об адресах, паролях и явках всех органов партии и ее руководящих работников, отвечал за ведение документации, финансовых дел, подготовку и проведение совещаний высших органов партии, поддержание связи с местными организациями и отделами Центрального комитета, а также за работу транспорта, находившегося в ведении ЦК. Кроме того, составлял повестку дня заседаний Политбюро. То есть делал все то, что и прежде, только теперь не в качестве простого секретаря, а как руководитель целого секретарского аппарата, который все более разрастался. К тому же Дэн мог участвовать во всех собраниях руководства с правом совещательного голоса, иными словами — высказывать мнение по тому или иному вопросу. Вместе с тем он продолжал вести протоколы заседаний Временного политбюро, лишь изредка доверяя это кому-либо другому. В середине ноября 1928 года ему дали хорошего помощника, бывшего секретаря Чэнь Дусю — Хуан Вэньжуна, который возглавил вновь созданную канцелярию Секретариата207.
