Немногочисленные местные коммунисты, действовавшие здесь до прихода войск Дэна и Чжан Юньи (их насчитывалось не более пятидесяти человек34), и прежде всего сам Вэй, изо всех сил старались придать движению классовый характер, однако им это, как правило, не удавалось. «Старшего брата Ба» все чжуанские партизаны уважали, но его большевистские идеи не воспринимали. И не только потому, что слабо разбирались в социологии. Просто в языке чжуан отсутствовали ключевые для коммуниста слова — такие, например, как «свобода» и «равенство». Так что Вэю и его агитаторам часто приходилось разыгрывать целые представления перед поголовно безграмотными и непонимавшими даже устный китайский язык чжуанами. Чтобы объяснить, например, значение слова «равенство», один из коммунистов садился на плечи другого, а затем слезал и становился рядом с ним35.
Как видно, дикая горная Гуанси, бывшая всегда одной из наиболее отсталых провинций Китая, таила немало трудноразрешимых проблем. И разобраться в них неопытному коммунисту-чужаку, молодому интеллигенту, не имевшему связи с массами и знавшему марксизм лишь по книгам, было почти невозможно. Тем более что сычуанец Дэн, как и многие другие приплывшие с ним в Босэ коммунисты, не знал не только чжуанского, но и остальных местных наречий, в том числе гуансийского диалекта китайского языка (так называемого пинхуа), а также языка хакка.
Все это, однако, Дэна ничуть не смущало. Так же, как и командировавших его в этот район вождей Компартии Китая. Похоже, они полагали, что всё как-нибудь утрясется, стоит лишь коммунистам обратиться и к китайцам, и к чжуанам с одними и теми же лозунгами о «братстве» всех угнетенных. К тому же многие китайцы Дунланя, которых революционные партизаны Вэя грабили и убивали, были в конце концов — с классовой точки зрения — «эксплуататорами». Ну а лес рубят, щепки летят!
Между тем в начале ноября в Босэ было получено указание ЦК осуществить «коммунистический переворот». Иными словами, провозгласить советскую власть, преобразовав 4-й и сводный учебный отряды в корпус Красной армии, которому был присвоен номер 7 (командиром его назначили Чжан Юньи). Находившийся же в Лунчжоу 5-й отряд следовало реорганизовать в 8-й корпус под командованием Юй Цзоюя, после чего и там создать советы. Соответствующую директиву привез неутомимый Гун Иньбин, который менее чем за месяц смог не только съездить в Гонконг и Шанхай, но и вернуться. Он также передал Дэну приказ гуандунского комитета от 30 октября, утвержденный ЦК, об образовании в Гуанси фронтового комитета — высшего органа военной и партийной власти в районах дислокации 7-го и 8-го корпусов. Секретарем его становился сам Дэн, которому, правда, ЦК приказал срочно приехать в Шанхай для личного доклада36.
Центральный комитет установил жесткий срок для начала «переворота»: в течение десяти дней со времени возвращения Гун Иньбина в Босэ. Но Дэн, обсудив ситуацию с Чжан Юньи и другими руководящими товарищами — членами вновь образованного фронтового комитета (в него вошли девять человек37), принял решение подождать: к провозглашению советской власти и реорганизации армии следовало тщательно подготовиться. Он предложил начать восстание во вторую годовщину Кантонской коммуны, 11 декабря, вслед за чем Гун Иньбин вновь отправился в Шанхай, увозя на этот раз письмо Дэна, в котором говорилось: «Мы решительно выполним указания ЦК, на что, вероятно, потребуется сорок дней подготовки, после чего будем действовать по намеченному плану и начнем восстание»38.
Тем временем в уезде Дунлань и его окрестностях уже началась «великая коммунистическая революция». Получив оружие от Дэна, Вэй и его чжуанские бойцы немедленно атаковали и захватили города Дунлань и Фэншань. Там и в соседних деревнях они учинили настоящее побоище, предав всё и вся огню и мечу. Очевидец рассказывает: «В каждом населенном пункте, захваченном в ходе борьбы с тухао [мироедами] и лешэнь [зажиточными сельскими чиновниками и учителями, дословно — злыми грамотеями], сжигалось всё подчистую. Никакой разницы между тухао, лешэнь, дичжу и находившимися под их игом крестьянами [китайцами] не проводилось. Только увидят человека — тут же убивают его»39.
Разумеется, китайские крестьяне, жившие в верховьях реки Юцзян, ужаснулись и «почти все… встали на сторону тухао и лешэнь»40. Их и без того-то с местными дичжу связывали тесные отношения, и не только национальные, но и кровнородственные (как и другие китайцы, все они жили патриархальными кланами), а тут вдруг такое! Да, в этих условиях провозглашать советскую власть в Босэ без подготовки было действительно рискованно. Тем более что большинство сельских жителей в округе являлись собственниками земли, а батраков, на которых коммунисты могли опереться, имелось довольно мало41.
И все же коммунисты рассчитывали, что им удастся, несмотря на эксцессы в Дунлане, увлечь бедных китайских крестьян простой идеей: «Грабь богатых!» Им казалось, что ханьские бедняки будут с радостью делить имущество и землю богачей, но они, увы, ошиблись. Внутриобщинные связи крестьян с «помещиками» оказались сильнее их классового сознания. И это несмотря на то что дичжу, большая часть которых была средними и мелкими, эксплуатировали их нещадно. Вот что Дэн докладывал в ЦК по поводу социального положения крестьян верховьев реки Юцзян: «Большинство земли сосредоточено в руках средних и мелких дичжу, поэтому крестьяне-собственники очень бедны и не в состоянии прокормить себя. Арендная плата за землю в этих местах составляет 60 процентов (40 — крестьянину-арендатору, 60 — дичжу). Арендаторы низведены до положения рабов, все они трудятся на своих хозяев поденно и не получают за это ничего»42.
Дэн считал подобный уровень эксплуатации достаточным для того, чтобы с помощью правильно поставленной пропаганды поднять бедняков на борьбу. А потому уже в ноябре, то есть до переворота, дал указание своим подчиненным «углублять аграрную революцию и отбирать имущество дичжу, тухао и лешэнь». Вместе с тем, чтобы успокоить ханьских крестьян, он издал указ, запрещавший «бесцельные поджоги и убийства», и заменил многообразные поборы единым прогрессивным налогом. Было принято также специальное постановление о защите имущества мелких торговцев. Что же касается крупных дельцов, то их он обложил высокой данью. Эти деньги вместе с опиумными суммами дали ему возможность купить лояльность солдат будущего 7-го корпуса: каждому из них выплатили по 20 юаней (тогда немалые деньги). В то же время Дэн направил распоряжение «старшему брату Ба» незамедлительно провозгласить в Дунлане советскую власть, а в газетах «Юцзян жибао» (ежедневная газета «Юцзян») и «Шибинчжи ю» («Друг солдата»), основанных в Босэ за пару недель до того, начал мощную и открытую коммунистическую пропаганду. 7 ноября он устроил в Босэ пышную манифестацию по случаю 12-й годовщины Октябрьской революции в России43.
Но все эти мероприятия оказали слабое влияние на настроения ханьских крестьян. «Лишь крайне малое их число включилось [в борьбу]», — признавал позже заместитель Дэна по фронтовому комитету Чэнь Хаожэнь44. То же самое писал и Дэн, подчеркивавший, что «с самого начала и до конца» крестьянские мятежи «организовывались исключительно Красной армией»45.
