И только в середине 1930-х он сделал окончательный выбор в пользу Мао Цзэдуна. В январе 1934 года по настоянию Москвы Мао был переведен из кандидатов в члены Политбюро на очередном пленуме ЦК КПК114. Этот пленум проходил в Жуйцзине, но Мао в нем участвовать отказался, сославшись, как всегда, на «болезнь». По этому поводу Бо Гу «саркастически» заметил Отто Брауну, что у Мао Цзэдуна очередной приступ «дипломатической болезни». Дело в том, что по решению Центрального бюро КПК, стремившегося, как всегда, подорвать авторитет Мао, доклад «О советском движении и его задачах» на пленуме должен был делать не Мао Цзэдун как председатель ЦИК и Совнаркома, что было бы естественно, а второй человек в партии, Ло Фу115. Именно этого человека группа Бо Гу выдвигала на смену Мао в качестве нового председателя Совнаркома. Естественно, Мао не мог быть доволен этим, а потому и сослался на «болезнь».
Пленум сформировал новый состав Постоянного комитета Политбюро, в который вошли семь человек: Бо Гу, избранный Генеральным секретарем, Ло Фу, Чжоу Эньлай, Чэнь Юнь, Чжан Готао, Ван Мин и Сян Ин.
В конце января прошел формальный II съезд советов. 693 делегата с решающим голосом и 83 с совещательным одобрили все решения партии и переизбрали Мао на ставшую уже абсолютно «липовой» должность председателя ЦИК — «всекитайского союзного старосты», а-ля «дедушка» Калинин116. А сразу же после съезда на первом заседании ЦИК Ло Фу заменил Мао на посту главы Совнаркома Китайской Советской Республики (Народного комитета Центрального правительства — так он тогда стал называться)117. Удивительно, но замена Мао произошла (уникальный случай!) без ведома Москвы118.
По окончании заседания ЦИК он опять «заболел» и бросил работать. Но Бо Гу, Отто Браун и их сторонники, казалось, только обрадовались такому обороту дела. Ранней весной 1934 года они уведомили о «болезни» Мао Цзэдуна Артура Эверта. А тот через секретаря Шанхайского бюро ЦК Ли Чжушэна сообщил об этом секретарю ИККИ Пятницкому и Ван Мину: «Мао Цзэдун болен уже в течение длительного времени и просит, чтобы его отправили в Москву. Он перестал работать. Считаете ли Вы возможным отправить его как делегата на [VII] конгресс [Коминтерна, планировавшийся на июль — август 1935 года в Москве]? По мнению Вашего представителя [Эверта] и Шанхайского бюро [ЦК КПК], безопасность его поездки будет трудно обеспечить. Кроме того, следует считаться с политическими последствиями»119.
Но в ИККИ, как и следовало ожидать, прекрасно поняли, что идея участия в конгрессе Мао Цзэдуна принадлежала Бо Гу, для которого это был лишь предлог удалить строптивого и авторитетного руководителя из советского района. В начале апреля Политкомиссия Политсекретариата Исполкома Коминтерна приняла следующее решение: «Его [Мао] поездку в СССР считать нецелесообразной. Необходимо сделать все, чтобы вылечить его в Советском Китае. Только в случае абсолютной невозможности излечения в Советском Китае он может приехать в Советский Союз». И далее: «[Мы] против поездки Мао Цзэдуна, ибо не считаем возможным подвергать его риску во время переезда. Абсолютно необходимо, даже если потребуются крупные расходы, организовать его лечение в советском районе. Только в случае полной невозможности его излечения на месте и опасности смертельного исхода болезни можем согласиться на его приезд в Москву»120.
Бо Гу пытался сопротивляться. По его приказу вопрос о Мао вновь поднял прибывший в Москву в июне 1934 года министр земледелия Китайской Советской Республики Гао Цзыли. Он передал Ван Мину слова Бо Гу: «Мао делает ошибки в больших делах, только малые дела ему удаются»121.
Но именно в это время Москва начала насаждать героический облик Мао Цзэдуна. В 1934 году журнал «Коммунистический Интернационал» на русском языке и журнал «За рубежом» опубликовали отчетный доклад Мао Цзэдуна о работе ЦИК и Совнаркома II Всекитайскому съезду советов. Одновременно доклад Мао был издан отдельной брошюрой на русском и китайском языках (тиражом в пять тысяч экземпляров). А вскоре таким же тиражом и тоже на двух языках в СССР вышел первый сборник избранных речей и статей Мао Цзэдуна. (Состоял он, правда, всего из трех выступлений Мао, но других его работ в ИККИ не было122.) Наконец, как мы знаем, в ноябре 1934 года в журнале «За рубежом», в рубрике «Портреты современников», появился первый очерк о Мао (Георгия Борисовича Эренбурга). (До того в Советском Союзе, в феврале 1930 года, была опубликована лишь одна статья, знакомившая читателей с личностью Мао, — корреспондента «Правды» в Китае Алексея Алексеевича Иванова, писавшего под псевдонимом Ивин. Но в ней Мао Цзэдун был представлен исключительно в тандеме с Чжу Дэ123.)
Поняв, куда «ветер дует», руководители делегации КПК в ИККИ Ван Мин и Кан Шэн в сентябре 1934 года посоветовали ЦК КПК «брать пример с Чжу Дэ и Мао Цзэдуна и вести работу непосредственно в партизанских отрядах».
Но Бо Гу и Отто Браун продолжали проявлять своеволие. Мао по-прежнему не имел права голоса ни в военных, ни в партийных делах. Конфликт разрастался. И тут ко всему прочему катастрофически ухудшилось военно-стратегическое положение Центрального советского района. В октябре 1934 года армия 1-го фронта, переименованная за несколько месяцев до того в Центральную Красную армию, потерпела тяжелейшее поражение от войск Чан Кайши.
К тому времени коммунисты Центрального района уже в течение года пытались сдержать натиск карательных войск. Новый, пятый поход Гоминьдана начался в конце сентября 1933 года, за две-три недели до приезда Отто Брауна. В этот раз Чан Кайши бросил против «красных бандитов» миллионную армию, самолично возглавив ее. Его германские советники, члены нацистской партии, разработали план всей кампании, заключавшийся в удушении Китайской Советской Республики путем возведения вдоль ее границ нескольких тысяч блокгаузов — мощных каменных фортов, на расстоянии двух-трех километров друг от друга. Решив раз и навсегда покончить с КПК, Чан был теперь осторожен. Более всего он не хотел спешить. Солдаты продвигались вглубь «красной зоны» медленно, по 2–3 ли в день, закрепляясь на каждом пройденном рубеже. Время шло, и кольцо сжималось. Один из его генералов так охарактеризовал эту тактику: «Осушить пруд, чтобы выловить рыбу». Наряду с военными мерами Чан использовал и политические. Причем именно на последние делал особый упор — из расчета «30 процентов усилий — на войну, 70 — на политику». Повсеместно на отвоеванных территориях возрождалась традиционная деревенская система круговой поруки (баоцзя), воссоздавались отряды местной крестьянской самообороны (миньтуани). За поимку главарей коммунистической партии объявлялись большие награды. За голову Мао, например, — четверть миллиона юаней. Кроме того, в феврале 1934 года по личной инициативе Чана была разработана целая программа культурного возрождения нации, целью которой являлось восстановление утраченных конфуцианских норм морали и нравственности124.
Все эти меры приносили свои результаты. Красная армия истекала кровью, проигрывая одно сражение за другим. Ситуация усугублялась тем, что Браун при поддержке Бо Гу навязал войскам Красной армии бессмысленную тактику позиционной войны под лозунгом «Не отдадим ни пяди земли!». Понять, что китайские условия существенно отличались от российских, он не мог: ведь в Академии имени Фрунзе его учили планировать прежде всего наступательные операции, воспитав в нем веру в магическую силу молниеносной атаки. Вновь и вновь бросал он красноармейцев на хорошо укрепленные форты противника, под сплошной огонь пулеметов, и, естественно, ничего не добивался. Лишенный же права голоса Мао был бессилен что-либо сделать. Не кончавший никаких академий, но прошедший суровую школу партизанской борьбы, он понимал: «В условиях, когда мы не обладаем большими силами и источниками снабжения боеприпасами, когда на каждую базу имеется лишь одна группа войск Красной армии, перебрасываемая каждый раз туда, где нужно драться, позиционная война для нас в основном непригодна. Методы позиционной войны, как правило, неприменимы для нас не только в обороне, но и в наступлении… Положение армии СССР отличалось в этом смысле от положения нашей армии»125. Но Бо Гу и Браун его не слушали.
