Полного спокойствия, однако, даже эта депеша принести не могла: не в характере Сталина было доверять своим информаторам. К тому же Орлов отмечал, что Мао — весьма осторожен и обидчив, да еще и большой актер: «Умеет скрывать свои чувства, может разыграть нужную ему роль, с близкими (иногда с хорошо знакомыми людьми) рассказывает об этом, смеется, спрашивает, хорошо ли получилось»226. А вдруг «этот артист» обманывает товарища Сталина?
1 декабря Политбюро ЦК ВКП(б) обсудило и приняло «План встречи, пребывания и проводов китайской правительственной делегации». Были продуманы все мельчайшие детали. К 3 декабря на станцию Отпор, на границе, был подан специальный поезд в составе салон-вагона для Мао Цзэдуна, салон-вагона для сопровождающих его лиц, салон-вагона для посла СССР в Китае Рощина, представителя Сталина в Китае Ковалева и сопровождающих их советских лиц, двух международных вагонов, одного мягкого спального вагона и одного вагона-ресторана. Политбюро обязало МГБ СССР и лично министра Виктора Семеновича Абакумова обеспечить всех приезжающих и их охрану питанием по пути от границы и обратно. В обязанности МГБ было также вменено размещение Мао Цзэдуна и, по его усмотрению, сопровождающих его лиц в Москве, в особняке по ул. Островского (дом 8). Кроме того, в распоряжение Мао Цзэдуна была предоставлена загородная дача «Заречье», на которой незадолго до того жила Цзян Цин. Управление делами Совета министров СССР выделило для Мао и его группы четыре автомашины ЗИС-110 и пять автомашин марки «победа»227.
На границу, на станцию Отпор, для встречи делегации были командированы заместитель министра иностранных дел СССР Анатолий Иосифович Лаврентьев и заместитель заведующего Протокольным отделом МИДа Федор Матвеевич Матвеев. Первоначально было решено, что Мао Цзэдуна на Ярославском вокзале будут встречать заместитель председателя Совета министров СССР Николай Александрович Булганин, министр иностранных дел Андрей Януарьевич Вышинский (или в его отсутствие первый заместитель Андрей Андреевич Громыко), министр Вооруженных сил СССР Александр Михайлович Василевский, а также ответственные сотрудники МИДа и Министерства вооруженных сил228. В последнюю минуту, однако, Сталин несколько изменил состав участников и, решив повысить уровень встречи, отправил на вокзал и Молотова, фактически являвшегося первым заместителем председателя Совета министров СССР.
Со своей стороны готовился к встрече с «великим учителем» и Мао Цзэдун. Он очень нервничал. В голову лезли разные мысли, порой самые невероятные. Иногда ему начинало казаться, что в Москве на него может быть совершено покушение, и он по нескольку раз спрашивал Ковалева, как будет обеспечена его безопасность во время пребывания в СССР. Ему очень хотелось увидеть Сталина, поздравить его с 70-летием, вручить многочисленные подарки, которые он сам лично отбирал. Он собирался провести с ним много времени, а также встретиться с Молотовым и Ждановым. Последнего он почему-то считал особенно крупным теоретиком марксизма-ленинизма. Кроме того, хотел, конечно, и отдохнуть да и подлечиться в СССР. Но главное — рассчитывал заключить Договор о дружбе, союзе и взаимной помощи между КНР и Советским Союзом на тридцать лет и получить заём в 300 миллионов долларов. С собой он взял небольшой рабочий аппарат сотрудников во главе с Чэнь Бода
[92]. Ковалев предлагал ему включить в эту группу в качестве переводчика великолепно знавшего русский язык Аньина, но Мао наотрез отказался. Он все еще не мог простить старшему сыну непочтительного поведения в Сибайпо, несмотря на то, что формально простил «бунтаря» и даже принимал его и его молодую жену в Чжуннаньхае каждую субботу. (Аньин женился в 1949 году по сватовству Лю Шаоци.)
Выехал Мао из Пекина в начале декабря в сопровождении посла Рощина и Ковалева. Последний вспоминал: «На всем пути следования поезда от Пекина до советской границы НОА[К] несла усиленную охрану. По обеим сторонам железнодорожного полотна лицом в поле на расстоянии примерно 50 метров друг от друга и от полотна… в непрерывную цепочку от Пекина до станции Отпор стояли солдаты с автоматами в руках»229. Эта охрана была нелишней: даже несмотря на повышенные меры безопасности, на железнодорожных путях под Тяньцзинем была обнаружена граната230.
16 декабря в полдень поезд с Мао Цзэдуном прибыл на Ярославский вокзал, украшенный флагами СССР и КНР. Было холодно, и встреча получилась излишне сухой и официальной. Встречавшие явно не знали, как себя вести: то ли обнимать и целовать Мао, то ли ограничиться простыми рукопожатиями. Ведь до сих пор он, как мы помним, формально был для них «господином», а не «товарищем». Мао был смущен и огорчен. Играть в «новую демократию» ему совсем не хотелось. Выйдя на перрон, он обратился к Молотову и другим государственным деятелям СССР со словами: «Дорогие товарищи и друзья!»231 Но ответного радушия не почувствовал. Все были скованы. Под стать встрече была и погода: крепкий мороз щипал щеки, дул сильный пронизывающий ветер. Из-за холода церемонию пришлось сократить232.
В тот же вечер, в шесть часов, его принял Сталин. Прием был коротким, но знаменательным. Поговорив вначале о «перспективах на мир» во всем мире, Сталин завел разговор о том, что его больше всего волновало: о «новой демократии» и ее соотношении с социализмом. Он недвусмысленно подчеркнул, что «с национальной буржуазией китайские коммунисты должны считаться». Постарался он также смягчить и жесткую позицию Мао в отношении Запада, указав, что коммунистам Китая «не надо самим создавать конфликтов с англичанами… Главное — не торопиться и избегать конфликтов». Спорить с «главным хозяином» Мао не стал и просто заверил его, что «пока» не собирается трогать национальную буржуазию и иностранные предприятия233.
После этого в течение четырех с половиной дней он томился на загородной даче «Заречье». Сталин его больше не приглашал, и Мао не знал что и думать. Ему наносили «визиты вежливости» Молотов, Булганин, Микоян и Вышинский, но эти встречи его явно не удовлетворяли. Они были краткими и протокольно-официальными. В поведении советских хозяев сквозило какое-то недоверие, какая-то странная настороженность. «Приезжали они [Молотов и другие] накоротке, сидели на краешке стульев, — вспоминал позже Ковалев. — Более того, когда Мао каждый раз предлагал чифан[ь] (обед), они вежливо отказывались и уходили. Это его тоже оскорбляло и обижало»234.
21 декабря, в день рождения Сталина, когда надо было ехать в Большой театр на торжественное заседание, Мао стал страшно волноваться. Ему даже вынуждены были несколько раз колоть раствор атропина для того, чтобы у него перестала кружиться голова. Особенно плохо он себя почувствовал перед тем, как выступить с краткой речью во славу «великого вождя и учителя». Единственное, что успокаивало Мао и вселяло в него хоть какую-то уверенность, было то, что Сталин именно его посадил от себя по правую руку. Прием и обед, однако, особой радости не доставили: в отличие от сталинского окружения Мао много не пил, а к русской пище относился весьма равнодушно.
