Но Мао продолжал бушевать. Вновь и вновь вызывал он к себе то Лю, то Чжоу и выплескивал на них свою ярость. «Я чувствую, что положение крайне серьезное! Очень неспокойно!» — записал в эти дни в своем дневнике один из руководящих работников ЦК и подчеркнул написанное67.
В конце июля Мао созвал новое рабочее совещание ЦК. И, не дав никому опомниться, обрушился на перепуганных партийных деятелей. «Вы тоже на меня долго оказывали давление, — угрожающе объявил он, — с 1960 года, можно сказать, то есть больше двух лет. Я тоже могу в ответ немного надавить на вас!»68
Негодованию его не было предела. Он резко критиковал Чэнь Юня, Дэн Цзыхуэя и Тянь Цзяина. «Вы за социализм или капитализм?! — кричал он. — …Сейчас некоторые выступают за введение подрядной системы в масштабах всей страны, вплоть до раздела земли. Компартия выступает за раздел земли?»69 Он просто пылал яростью.
«Среди некоторых людей наблюдается идейная путаница, они утратили перспективы, потеряли веру. Это плохо», — возмущался он, видя во всем этом яркое свидетельство того, что вопрос «кто кого» в Китае был еще не решен. На этом совещании он впервые с особой остротой поднял вопрос о наличии антагонистических классов в социалистическом обществе, подведя под разногласия в партии классовую основу. Это придало его выступлению поистине зловещий характер.
Но Мао, казалось, и добивался того, чтобы внушить страх своим слушателям. В своей борьбе с «умеренными» он, похоже, дошел до крайней точки. Теперь они все уже были его классовыми врагами, расправа с которыми являлась лишь делом времени. Пока же он хотел внушить тем, кто еще колебался, на какую опасную дорогу их могли увлечь рассуждения о подряде и прочих «буржуазных штуках». Вот что он сказал: «Если признать существование классов внутри страны, то следует признать, что существуют и противоречия между социализмом и капитализмом. Остатки классов долговечны, долгое время существуют и противоречия, не ряд десятилетий, а, как я думаю, несколько столетий… Остатки помещиков, кулаков и буржуазии борются за то, чтобы мелкая буржуазия вела единоличное хозяйство. Если пролетариат не будет уделять внимания руководству, не будет вести соответствующей работы, то окажется невозможным укрепить коллективное хозяйство. В этом случае появится опасность возрождения капитализма». Его просто выводило из себя, что другие коммунисты не видят, как в результате развития семейного подряда «получилось размежевание двух полюсов, взяточничество, грабеж, спекуляция, приобретение наложниц, ростовщичество. С одной стороны, рост богатства, с другой — нищета семей военных, павших героев, рабочих и кадровых работников… Хрущев и тот не осмелился открыто распустить колхозы».
«Контрреволюция все еще существует», — резюмировал Мао, поставив даже вопрос о возможности свержения компартии, если она и дальше будет потворствовать буржуазии в своих рядах. «Если люди заелись, — мрачно закончил он, — необходима революция»70.
Чувствовалось, что он пришел к этим выводам путем долгих размышлений. И не только под воздействием того, что происходило в стране и в партии в последнее время, но и под влиянием обострения международной обстановки. Важным фактором, способствовавшим формированию этих взглядов, явился раскол в советско-китайских отношениях. Полную вину за него Мао, естественно, возлагал на руководство КПСС, которое, как он теперь понимал, просто переродилось. Точнее обуржуазилось. Отсюда — все «ревизионистские» разговоры Хрущева о «мирном сосуществовании двух систем», «возможности предотвращения войн в современную эпоху» и «мирном переходе от капитализма к социализму». Отсюда же — и его заигрывание с американскими империалистами и индийскими «реакционерами». «Советский Союз существует уже несколько десятков лет, — объявил он напряженно внимавшим ему участникам рабочего совещания, — и все же там появился ревизионизм, который служит международному капитализму и, по существу, представляет собой контрреволюционное явление… Буржуазия может вновь возродиться. Так и получилось в Советском Союзе»71.
После таких слов надежд на урегулирование отношений с КПСС, конечно, уже быть не могло. Для Мао с 1962 года СССР стал представлять образец того, к чему может прийти Китай, если вовремя не вырывать перманентно появляющиеся ростки капитализма. В августе 1962-го он дал «добро» на развертывание мощной пропагандистской кампании против «советских ревизионистов». Имелось в виду, что в СССР всеобщая погоня за материальным благополучием полностью заглушила революционный энтузиазм масс.
Как же после этого можно было не порвать связей с КПСС?
Вопрос о возможности перерождения коммунистической партии Мао поднял и на состоявшемся вскоре после рабочего совещания очередном пленуме ЦК. На этот раз он, правда, уже не метал громы и молнии и даже милостиво заметил: «Если допустившие ошибки товарищи поймут свои недостатки и вернутся на позиции марксизма-ленинизма, мы будем сплачиваться с ними… Нельзя прибегать к методу отсечения голов».
Теперь он вновь чувствовал себя «на коне», так как на какое-то время опять загнал оппозицию в угол. Ему оставалось лишь методично нагнетать атмосферу, воспитывая кадры в антиревизионистском духе для нанесения в нужный момент решающего удара по всем «врагам». «Сейчас можно с уверенностью сказать, что классы в социалистических странах существуют, — продолжал он. — …После свержения феодализма всюду были реставрации, рецидивы прошлого. Такого рода рецидивы возможны и в социалистических странах; так, Югославия переродилась, стала ревизионистской. Из государства рабочих и крестьян она стала государством, где правят реакционные националистические элементы. Мы в своей стране должны как следует постичь, понять, исследовать эту проблему. Необходимо признать, что… реакционные классы могут осуществить реставрацию; нужно повысить бдительность, нужно по-настоящему воспитывать молодежь, воспитывать кадровых работников, воспитывать массы… В противном случае такое государство, как наше, может пойти в обратном направлении… Поэтому с сегодняшнего дня мы должны говорить о классовой борьбе ежегодно, ежемесячно, ежедневно, говорить на собраниях, на партийных съездах, на пленумах, на каждом заседании, с тем чтобы в этом вопросе у нас была более или менее четкая марксистско-ленинская линия»72. Эта тема станет отныне основной в его выступлениях.
После пленума Мао дал старт новой кампании «фань сю, фан сю» («бороться против внешнего ревизионизма, не допускать внутреннего ревизионизма»). Она явилась составной частью массового движения за «социалистическое воспитание».
Главной ареной движения стала деревня. Ведь именно отсюда, благодаря внедрению системы подряда, начала, с точки зрения Мао, исходить угроза реставрации. Вместе с тем не было оставлено без внимания и городское население. Везде, и в провинциях, и в центре, надо было покончить с духом стяжательства, почти полностью заменив материальные стимулы к труду моральными, революционными. Только тогда, по мысли Мао, воодушевленный народ смог бы «сдвинуть горы».
Его идеи полностью разделяли верные ему люди из ближайшего окружения. Прежде всего Цзян Цин, понимавшая, что только безоговорочной преданностью могла она удержать супруга, охладевшего к ней. В конце сентября 1962 года Мао впервые вывел ее на политическую арену, поручив контроль за сферой культуры. Как-никак, но она ведь была когда-то актрисой, и неплохой! Цзян с рвением взялась за новую роль. Бунтарка Нора решила дать еще один бой буржуазному обществу! Свою цель она видела в тотальной революционизации «загнивавшей» литературы и «деградировавшего» искусства.
