Вряд ли Мао когда-либо узнал об этом наглом письме. А если ему и сообщили о нем, времени отвечать у него не было. 18 июля он возвратился в Пекин и сразу же показал Лю и Дэну, кто в доме хозяин. Он обрушился на Лю Шаоци, заявив, что его «рабочие группы никуда не годятся, что прежний [Пекинский] горком разложился, что отдел пропаганды ЦК разложился, что отдел культуры разложился, что министерство высшего образования также разложилось, что „Жэньминь жибао“ тоже никуда не годится». Лю и Дэн почувствовали себя, как на горячей сковородке. А Мао все наседал, искусно разыгрывая роль обманутого в своих надеждах «великого вождя». За три дня он провел три совещания, на которых требовал «отозвать рабочие группы», которые «играют роль тормоза и фактически оказывают помощь контрреволюции»'''.
Под давлением разгневанного Председателя, обвинявшего руководство Политбюро в саботаже «великой культурной революции», Лю и Дэн с помощью Чжоу Эньлая и новых руководителей Пекинского горкома 29 июля провели многочисленное собрание активистов студенческих организаций. Состоялось оно в здании Всекитайского собрания народных представителей на площади Тяньаньмэнь. Присутствовали более 10 тысяч человек. Лю и Дэн вынуждены были оправдываться, причем действовали неумело. Особенно жалок был Лю, признавшийся: «Что касается того, как осуществлять великую культурную революцию… я честно отвечу: я… не знаю»112. В зале воцарилась мертвая тишина. Дочь Дэн Сяопина, присутствовавшая на собрании, разрыдалась.
«Детский лепет» «врага», однако, только распалил Мао, почувствовавшего запах крови. Все время, пока тот выступал, он находился за кулисами. Там же выслушал и Дэн Сяопина, и верного Чжоу. И только когда все закончилось, раздвинул занавес и ко всеобщему удивлению появился на подиуме. Толпа взревела в восторге: «Мао чжуси ваньсуй! Мао чжуси ваньсуй!» («Да здравствует Председатель Мао!») А он стал ходить взад-вперед по сцене, приветственно помахивая рукой113.
Да, в нем жил великий артист! Дэну и Лю, посрамленным, ничего не оставалось, как принять участие в вакханалии, изо всех сил аплодируя своему мучителю.
Хотя рабочие группы были отозваны, Мао не желал успокаиваться. «Посылка рабочих групп означала, по существу, выступление против пролетарской революции с позиций буржуазии», — выдвигал он убийственное обвинение, требуя, чтобы «культурная революция» проводилась при опоре только на молодежь и революционных преподавателей. «Если не опираться на них, то на кого же?»114 — вопрошал он. 1 августа он написал приветственное послание одной из молодежных организаций, созданной 29 мая в средней школе при Пекинском техническом университете Цинхуа. Организация именовала себя «Хунвэйбин» («Красные охранники»). Название очень понравилось Мао, и он похвалил ее членов, заявив: «Мы оказываем горячую поддержку всем, кто занимает такую же, как и ваша, революционную позицию в великой культурной революции, будь то в Пекине или в стране в целом»115.
Как только письмо было оглашено, среди учащейся молодежи по всей стране началась эпидемия организации хунвэйбиновских групп. А Мао потирал руки: с такой армией он мог «штурмовать небо».
В этой обстановке в первой половине августа он провел очередной расширенный пленум ЦК, на который пригласил «революционных преподавателей и студентов» из разных вузов. Он вновь ругал «рабочие группы», обвиняя их на этот раз в «терроризме», а 5 августа, когда пленум был в самом разгаре, написал собственную дацзыбао из двухсот с лишним иероглифов, название которой «Огонь по штабу!» привело в трепет многих партийных работников116. Всем наконец стало ясно, что инициированная Мао «культурная революция» была на самом деле направлена против Лю Шаоци!
8 августа пленум принял специальное «Постановление Центрального комитета Коммунистической партии Китая о Великой пролетарской культурной революции». В нем перед «широкими массами рабочих, крестьян, солдат, революционной интеллигенции и революционных кадров» была поставлена цель «разгромить облеченных властью лиц, идущих по капиталистическому пути, раскритиковать буржуазные реакционные „авторитеты“ в науке, раскритиковать идеологию буржуазии и всех других эксплуататорских классов, преобразовать просвещение, преобразовать литературу и искусство, преобразовать все области надстройки, не соответствующие экономическому базису социализма, с тем чтобы способствовать укреплению и развитию социалистического строя»117. Принятие постановления не обошлось без определенной борьбы. Как позже вспоминал Мао, «только после дискуссии мне удалось набрать чуть больше половины голосов. Разумеется, многие по-прежнему не приняли эту точку зрения»118.
Стремясь окончательно подавить сопротивление сторонников Лю, Мао реорганизовал руководящие органы Политбюро, введя в его Постоянный комитет своих соратников: Линь Бяо, Кан Шэна и Чэнь Бода. Линь, занявший пост единственного заместителя Председателя
[146], стал его новым преемником — вместо дискредитировавшего себя Лю Шаоци119. А через пять дней после пленума, 18 августа, стоя на балюстраде дворцовой башни Тяньаньмэнь, Мао вместе с Линь Бяо и другими членами ареопага приветствовал сотни тысяч собравшихся на площади хунвэйбинов. Наэлектризованная толпа заходилась в экстазе. Многие обезумевшие от восторга студентки плакали навзрыд. Многие юноши и девушки с букетами и гирляндами цветов танцевали. Над людским океаном реяли красные знамена и высились гигантские портреты вождя. В общем, это было впечатляющее шоу.
Однако на этом дело не кончилось. Весь сентябрь в руководстве партии шла борьба. Те, кто еще сохранял разум, изо всех сил старались ограничить бардак, стремясь не допустить возникновения нового экономического кризиса. В середине сентября трезвомыслящие работники ЦК разработали документ, запрещавший втягивать в хунвэйбиновское движение рабочих и крестьян. Но вскоре правоверные маоисты нанесли группировке Лю новый удар. На одном из рабочих совещаний Центрального комитета в середине октября Линь Бяо впервые атаковал Лю и Дэна поименно, обвинив последних в том, что они «подавляли массы и противодействовали революции»120. Понятно, что его выступление было согласовано с Мао. На совещании присутствовала Цзян Цин, несмотря на то, что членом ЦК не являлась. С конца августа она исполняла обязанности главы Группы по делам культурной революции — вместо загруженного работой Чэнь Бода121.
Вскоре расширенное совещание Политбюро под председательством того же Линя дезавуировало сентябрьское постановление о нераспространении хунвэйбиновского движения на «народные коммуны» и промышленные предприятия. Вслед за этим по всей стране наряду с хунвэйбиновскими стали создаваться организации молодых рабочих и служащих, получившие название «цзаофань» («бунтари»). Это слово было заимствовано из ставшей к тому времени знаменитой на весь Китай фразы Мао, впервые сформулированной им в Яньани во время выступления по случаю шестидесятилетней годовщины Сталина: «Законы марксизма запутаны и сложны, но в конечном итоге они сводятся к одному: „бунт — дело правое“ [«цзаофань юли»]»112. 5 июня 1966 года об этой идее Председателя напомнила «Жэньминь жибао», после чего выражение «цзаофань юли» использовали в названиях своих дацзыбао все те же хунвэйбины из средней школы при университете Цинхуа. Они прислали эти газеты Мао, который в уже знакомом нам письме к ним воскликнул: «Вы… заявляете, что бунт против реакционеров — дело правое. Я выражаю вам горячую поддержку»123. Письмо, как мы помним, было тут же растиражировано. После этого выражение «бунт — дело правое» стало главным лозунгом «культурной революции».
