С испокон веков в Китае родители с помощью даосов-гадателей сами составляли имена новорожденным. Святок никогда не было. В соответствии с традицией Мао Ичан пригласил местного геоманта, который посоветовал ему обязательно использовать в имени сына знак «вода», ибо, по его словам, именно этого элемента недоставало младенцу в гороскопе3. Мао Ичан выбрал иероглиф «цзэ», имеющий двойное значение. Первое — «влага и увлажнять», второе — «милость, добро, благодеяние». Второй иероглиф — «дун» — «восток». Имя получилось на редкость красивое: Цзэдун — «Облагодетельствующий восток»! Одновременно ребенку по традиции дали и неофициальное имя. Оно должно было использоваться в особых случаях как величальное, уважительное. Мао Ичан решил, что таким именем будет Юнчжи. «Юн» означает «воспевать», а «чжи» — или, точнее, «чжилань» — «орхидея». Таким образом, второе имя получилось не менее звучным, чем Цзэдун — «Воспетая орхидея»! Вскоре, правда, второе имя пришлось заменить: в нем ведь отсутствовал так необходимый ребенку с точки зрения геомантии знак «вода». В итоге второе имя получилось по смыслу похожим на первое и даже более красивым: Жуньчжи — «Орошенная водой орхидея» (иероглиф «жунь» — синоним иероглифа «цзэ» — «влага», «благо»). При несколько ином написании иероглифа «чжи» имя «Жуньчжи» приобретало и еще один символический смысл: «Облагодетельствующий всех живущих». Мать Мао на всякий случай дала ему еще одно имя, которое должно было оградить его от всех напастей и напоминать о родстве с Бодхисаттвой: Ши («Камень»). Дело в том, что огромный валун, на котором и по сей день высится кумирня в честь Богини Милосердия, называется в народе Камнем Гуаньинь. А так как Мао Цзэдун был третьим ребенком в семье, мать стала называть его Шисаньяцзы (буквально — «Третий ребенок по имени Камень»). На этом родители успокоились.
Через сто дней после рождения мальчика, в соответствии с древним обычаем, в доме его родителей вновь собрались друзья и родные. На этот раз гадали о том, кем станет новорожденный. Ритуал требовал посадить ребенка в большую бамбуковую корзину перед алтарем предков. Алтарь находился в семейной спальне, непосредственно рядом с ложем родителей. Перед младенцем раскладывали разные предметы и по тому, что он брал, судили о его будущем.
Что взял маленький Мао, неизвестно. Но, должно быть, что-то весьма ценное. Иначе как объяснить его последующую головокружительную карьеру?
Семья Мао Цзэдуна была немногочисленной. Помимо отца и матери в доме жил еще дед, отец отца.
Семья занимала лишь половину дома, его восточное левое крыло. В другой половине жили соседи. Почти все в деревне, а в ней в ту пору насчитывалось немногим более 600 дворов, были людьми небогатыми. Тяжелый, изнуряющий труд на крохотных полосках земли приносил мало дохода.
Бедняком был и дед Мао Цзэдуна, Мао Эньпу («Распространяющий добро»). Своему сыну он оставил только долги. Однако отец Мао смог вырваться из нищеты. Мао Ичан («Дарящий процветание» или «Оставляющий после себя процветание»), известный также под именами Шуньшэн (возможные переводы — «Благополучно рожденный» или «Благополучно живущий») и Лянби («Прекрасный помощник»
[2]), был единственным ребенком в семье. Он родился в октябре 1870 года, в один год с Ульяновым-Лениным, о чем, разумеется, ни тот ни другой не подозревали. В десять лет его помолвили с девушкой по имени Вэнь Цимэй («Седьмая сестра»
[3]) из соседнего уезда Сянсян, которая была на три с половиной года старше его (она родилась в феврале 1867 года). Через пять лет Ичан и Цимэй поженились. Но вскоре за долги отца Ичана забрали в солдаты, в местную Сянскую армию (Сян — традиционное название Хунани, по реке Сянцзян, протекающей через провинцию), созданную в начале 1860-х годов могущественным генералом Цзэн Гофанем. Домой он вернулся нескоро и на скопленные за время службы средства смог выкупить потерянную отцом землю, обзаведясь в итоге самостоятельным хозяйством. Был он грубым и вспыльчивым, но очень трудолюбивым и бережливым. По словам дочери Мао Цзэдуна, Ли Минь (а ей, по-видимому, об этом рассказывал сам Мао), Мао Ичан часто говорил: «Бедность не оттого, что проедаешь, и не оттого, что тратишь. Бедность оттого, что считать не умеешь. Кто умеет считать, тот будет жить в достатке; а кто не умеет — дай ему хоть золотые горы, все попусту!»4 Выбиться в люди ему помогала жена, которую за трудолюбие и доброту все в деревне называли Суцинь («Простая труженица»)5. Ценой неимоверных усилий Ичану удалось скопить денег и приобрести еще немного земли. Мао Цзэдуну тогда уже исполнилось десять лет. Именно в тот год умер дед6. Число ртов, однако, не уменьшилось: за семь лет до кончины деда у Мао Цзэдуна родился брат, Цзэминь («Облагодетельствующий народ»). Через два года появился еще один мальчик, Цзэтань (возможные переводы — «Облагодетельствующий глубоко», то есть «Облагодетельствующий в полной мере» или «Облагодетельствующий уезд Сянтань»). В соответствии с традицией братья Мао получили и по вторым, величальным, именам. Цзэминя назвали Юнлянь («Воспетый лотос», позже имя было изменено на «Жуньлянь», «Орошенный водой лотос»), а Цзэтаня — Юнцзю («Воспетая хризантема», звали его и «Жуньцзю», «Орошенная водой хризантема»). Кроме этих детей и двух других сыновей, умерших до рождения Мао Цзэдуна, у отца и матери Мао было еще две дочери, однако обе они скончались в младенчестве.
Мать пыталась привить сыновьям религиозное чувство. В детстве и отрочестве Мао часто посещал с нею буддийский храм, и мать мечтала, что ее старший сын станет монахом: как хотелось ей, чтобы он посвятил себя служению своей приемной матери! Отец, не разделявший ее желаний, все же не слишком противился: к Будде он относился с тайным уважением, хотя внешне это и не показывал. Дело в том, что однажды в его жизни произошел случай, который он относил к божественному знамению. Как-то недалеко от деревни ему на дороге встретился тигр. Отец Мао страшно перепугался, но и тигр не выказал смелости. Они разбежались в разные стороны. И все же отец Мао решил, что это предупреждение свыше: всегда скептически относившийся к религии, он с тех пор стал опасаться излишнего атеизма7.
Уважая и побаиваясь Будду, Мао Ичан тем не менее считал, что гораздо полезнее для его старшего сына было бы постичь премудрости конфуцианства, традиционной китайской философии. Как это ни покажется удивительным, но без знания изречений Конфуция, древнего философа, жившего в Китае в VI–V веках до н. э., и его последователей, в Китае конца XIX — начала XX века невозможно было и шагу ступить. Вся политическая система страны была основана на принципах конфуцианской идеологии, требовавшей от человека нравственного совершенствования. Согласно Конфуцию, люди должны были выполнять данные им Небом священные заветы (ли), среди которых важнейшими были «человеколюбие» (жэнь), «сыновняя почтительность» (сяо) и «добродетель» (дэ). Только соблюдая небесные законы, человек мог превратиться в «совершенномудрого» (цзюньцзы). Иными словами — мог достичь высшего этического идеала, на утверждение которого и была направлена программа конфуцианства.
